Я люблю тебя, Радиплана
Шрифт:
– Ой, царица, - горячился грузин.
– Приглашаю на встречу Нового года в культурной обстановке. Закажем столик. Гулять будем - на весь Кавказ слышно. Отвечай, царица!
– Она на работе, - ответил за Катю директор.
– Мы на работе, - как эхо вторила Катя.
– Ай, директор. Где твой размах? Тебя тоже приглашаю за наш столик. Всех приглашаю.
Иван Петрович тупо шевелил губами, подсчитывая проценты - сколько их останется до плана, если удастся уговорить грузина.
Верка подбежала к столику: глаза горят, в руках штопор.
– Товарищ
– Сейчас, Верочка, сейчас... Разрешите записать?
– Иван Петрович склонился над столиком.
– Семь пятьдесят с одной персоны, не считая шампанского...
– Зачем разбиваешь мое сердце?
– вскипел грузин.
– Я свое сказал: или-или! Или царица, или ничто! Новый год отменяется.
– Мы же на работе, - беспомощно твердил директор.
Катя смотрела в окно и тоскливо мечтала о восточном принце по прозванию Тото Ионото.
Стуча на стыках, скорый поезд номер двадцать четыре катился по бескрайней снежной равнине.
3
Ровно в одиннадцать часов сорок пять минут Катя появилась в ресторане. Она шла по проходу, гибко качаясь на черных шпильках и поводя обнаженными плечами. Грузин с грохотом двинул стулом. Военные за соседним столиком замолчали и во все глаза уставились на Катю.
Катя шагнула чуть вбок и увидела себя в зеркале: тонкую, с рыжей копной волос на голове, с глазами, удлиненными краской, с серебряной брошью на груди - ну прямо дикторша с голубого экрана, сейчас улыбнется сразу пяти миллионам и скажет: "Добрый вечер, товарищи телезрители, начинаем нашу грандиозную передачу из вагона-ресторана..." Катя зажмурилась от счастья и шагнула к грузину. Тот неровно задышал, начал щекотать Катину руку тонкими усиками.
В вагон ввалилась веселая компания кочующих артистов, которые сели в поезд в Ростове. Катя подняла голову и надменно глянула на артистов. Те разом смолкли, ослепленные ее красотой.
– Пять баллов!
– прошептал моряк за соседним столиком.
Катя уселась, влажными глазами посмотрела вокруг. За окном тревожно уносилась густая мгла, а на столе все переливалось и трепетало. Бутылки выжидающе покачивались в подставках, икра плыла в ледяной воде, лососина бесстыдно развалилась на части, белоснежно сверкали салаты - весь ресторан выложили на стол ради Кати.
Грузин возился с бутылками.
– Что прикажешь?
– спросил он, пожирая Катины плечи.
– Может, мы все-таки познакомимся, сообщите на всякий случай ваши инициалы, - выпалила Катя одним духом, без запятых: она слышала в рейсе эти слова от одной стильной дамочки, сидевшей за ее столиком.
Грузин остолбенело уставился на Катю:
– Прости, красавица, прости нахала. Шотой зови. Шота Бакрадзе.
– Шатуня, - сказала Катя с таким придыханием, что грузин тотчас схватился за бутылку, чтобы не упасть.
– Очень приятно познакомиться! Погодите!
– Катя указала пальчиком на бутылку и подняла брови.
– Я должна поговорить с вами на полном серьезе, товарищ Шота.
– Говори, Катерина. Внемлю твоим прекрасным устам. Я не мальчик, со мной без дипломатии.
– А я
– Ах, какая умница, - восхитился Шота, играя усиками.
Катя сделала одухотворенное лицо:
– Вы, пожалуйста, не подумайте, товарищ Шота, я не какая-нибудь с улицы Горького, я девочка честная. Я с вами сидеть могу, танцевать могу, а больше ничего не обещаю, заранее говорю, вы от меня не требуйте. Меня к вам допустили ради отличного обслуживания, и я обязана держать марку коллектива. Мы за звание боремся, у нас дисциплина...
– А я кто? Я плохой, да? Я человек советский, как ты думаешь...
"Спекулянт ты советский, - с волнением подумала Катя, - придется тебя почистить как следует ради плана".
В вагоне застонала гавайская гитара. Сережка поставил "Смуглую девочку" из третьей серии "Мелодии и ритмов".
– Какие страсти кипят в этом бокале! И кто поймет и осушит страсть моего сердца?..
– Шота налил Кате рюмку коньяка.
– Прости, Шотунчик, первый тост принадлежит даме, - Катя подняла рюмку и сказала с чувством: - Я предлагаю выпить за проводы старого года... Катя опрокинула рюмку, схватила ложку и полезла за икрой.
Иван Петрович появился с блестящим ведерком в руках. Из ведра развратно вздымалась бутылка со вздутой серебряной головкой.
– А как же шампанское?
– испугался директор.
– На первый тост полагается шампанское.
– Не учите нас, - со светской улыбкой отрезала Катя.
– Вы не имеете права делать замечания клиентам.
Иван Петрович стал красным и посмотрел на грузина. Тот вскинул руки.
– Я не хозяин. Сам ее хозяйкой сделал.
– Так и быть, - сжалилась над директором Катя, - разрешаю наполнить мой фужер. И моему компаньону тоже.
– Катя забыла про директора и соблазнительно улыбнулась грузину влажным ртом.
– Тяпнем по маленькой?
– Огонь моего сердца, - ответствовал Шота.
– Радуга моей души. Благодарю тебя, что ты явилась в мой чертог и озарила его своим небесным сиянием. Я поднимаю этот скромный бокал за бессмертное сияние красоты...
"Во дает!" - с восторгом подумала Катя и тут же осушила бокал.
– Выпей с нами, директор, за вечную радугу моей души...
– Благодарю вас, я при исполнении. Желаю вам повеселиться, Катерина Семеновна. Веселитесь на полный ход, обеспечим в чистом виде.
– Иван Петрович ловко подмигнул Кате и показал глазами в конец вагона, где висела доска для объявлений. Катя глянула туда и ахнула - сорок восемь...
– Смотри, Катенька, на тебя вся надежда, - говорил ей директор, когда она стояла в купе перед зеркалом, делая себе глаза.
– Кушай плотнее, чтобы спиртное тебя не взяло. Масло прими. Заказывай все самое ценное, а я за ходом следить буду и цифры на доске проставлять в чистом виде, ты не отвлекайся.
Правый глаз никак не получался. Директор мельтешил перед дверью и загораживал зеркало. Катя молча терпела эти нотации, потому что шпильки в зубах зажаты.
– Мы тебе навстречу пошли, - бубнил Иван Петрович.
– Ради плана пошли.