Я - Мышиный король
Шрифт:
– Значит, версия о том, что соскучился, тебя не устраивает?
– Мы не дети!
– Барма махнул рукой.
– Ну, а если бы я, предположим, вернулся, чтобы добраться до Радианта?..
– Марочник, я тебя умоляю!..
Между прочим, он совершенно не рассчитывал на откровенность, но секунду назад усмехавшийся Марочник неожиданно погрустнел и сказал севшим голосом, в котором звучала тоскливая безнадежность:
– Если говоришь правду, то ни за что не поверят... Ну пришел, например, сообщить, что в лесах появились дикие кошки. Вероятно, разведка. Движутся они откуда-то с Севера. На контакт не идут. Больше мне пока ничего не известно.
– Из наплечной брезентовой сумки, в каких обычно держат
Барма повертел в руках грубую сиреневую отливку, в твердой глине которой отпечаталась пятипая лапа - вероятно, с когтями и не меньше десяти сантиметров в диаметре.
От нее исходил валерьяновый лекарственный запах.
– Не морочь мне голову, - устало сказал он.
– Какие-такие кошки? Откуда? Тут с сарацинами не знаешь, что делать. Вероятно, ты просто хочешь остаться в городе: надоело, появилась тяга к комфорту. Так вот, должен предупредить, что это у тебя не получится, приговор по твоему делу пока еще не отменен, да и вряд ли он будет когда-либо пересматриваться, если ты попадешься, то сразу же - заработает канцелярия. Сомневаюсь, что в этом случае мне удастся что-либо предпринять. Мэр бывает довольно упрям, а я, знаешь ли, не всесилен. И тем более, что у нас сейчас происходит очередное... мероприятие... В общем, я бы посоветовал тебе исчезнуть как можно скорее...
Он со стуком положил отливку обратно на стол. Руки у него немного дрожали.
Тогда Марочник делано усмехнулся:
– Значит, мне остается надеяться только на Мышиного короля?..
– Глаза их встретились.
– Значит, игра прекратилась и начинается реальная жизнь?..
– А ты чего ожидал?
– спросил Барма.
– Да нет, все правильно, - сказал Марочник.
– Так и надо, я - без претензий...
Он, наверное, хотел добавить что-то еще, но в это время вдруг ожил пластмассовый старенький корпус селектора: щелкнули челюстями переключатели, замигала тревожащей краснотой сигнальная лампочка сбоку от микрофона.
Громкий певучий сигнал раскатился по комнате.
И сейчас же в казенном предбаннике раздался какой-то устрашающий грохот.
Словно, выламывали из стены всю дверную коробку.
Барма вскочил:
– Оружие у тебя имеется?..
– Неужели ты думаешь, что я буду тебя защищать?
– спросил Марочник.
– А ты полагаешь, что тебя они пощадят?..
– Пощадят или не пощадят, а вмешиваться я не буду.
Марочник даже отодвинулся в кресле, чтобы продемонстрировать свою независимость.
Даже прикрыл глаза - как бы в дремоте.
Барма скрипнул зубами:
– Дурак! Мы погибнем!..
Щеку его прорезала складка.
В это время громадный кусок штукатурки отвалился от косяка, дверь, выламываясь из стены, мучительно завизжала, полетели шурупы, и она, будто мост на цепях, величаво и медленно опустилась, а по крепкой дубовой ее поверхности, точно бешеная сороконожка, обросшая мехом, извиваясь, проехал, наверное, тоже упавший Мухрас, и клыки его, выдающиеся изо рта, звонко щелкнули друг о друга, хватая закрученный пылью воздух.
Белая мыльная пена стекала по подбородку.
Было странно, что он еще жив: из лопаток его, по-видимому, пронзая все тело, треугольной заточенностью торчало широкое лезвие, и такое же широкое лезвие, высовывалось из поясницы - причем, оба клинка уже немного дымились - а раздутое хрипящее горло было перехвачено металлической цепью. И концы этой цепи удерживал присевший Ценципер - в позе лыжника также въехавший по двери в квартиру.
И тем не менее, он был все-таки жив, его вылезшие из орбит, в сети мелких прожилок глаза вращались, а громадные когти сдирали волокна с паркетного пола.
И разбухший язык еще выговаривал довольно-таки связные звуки:
– Предатель!..
Но, скорее всего, это были уже всплески агонии. Он еще, перекатывая бугристые мышцы, дополз до квадратной тумбы стола и последним усилием еще отщепил от нее здоровенную продолговатую щепку, но на этом запас его жизненного упорства, вероятно, закончился, лапы бессильно упали, выдвинулась вперед зубастая нижняя челюсть, а все тело, как и клинки, задымилось - усыхая и быстро проваливаясь к позвоночнику.
Две секунды - и мумия, обросшая шерстью, развалилась на несколько спекшихся твердых кусков.
Тихо щелкнули, раскрываясь, как лепестки, кости круглого черепа.
Звякнули оба кинжала, вывалившись из трещин.
Тогда потный, малиновый от натуги, грузный Ценципер, задыхаясь и даже как будто дрожа, приподнялся с колен и сказал - очищая, а затем сворачивая металлическую цепочку:
– Ну - силища!.. Думал, уже не справлюсь... Это он меня по всему коридору волок...
– И вдруг, вытаращившись на Марочника, просто, совсем по-детски заулыбался.
– Геня?.. Рад тебя встретить, Геня!.. Сколько не виделись!..
И - доверчиво протянул ему свою руку, еще опоясанную следом цепочки...
– Здравствуй, Геня! Молодец, что вернулся!..
4. И В О Н Н А Д Е М Э Й. У Т Р О И В Е Ч Е Р.
Утро было потеряно. К девяти часам она собиралась пойти в Контору, где как раз сегодня обещали выплату по социальному вспомоществованию. Деньги, правда, были совершенно мизерные, неощутимые, что такое по нынешним временам триста монет, да и за теми пришлось еще хорошенько побегать, одних подписей она собрала, наверное, штук двадцать пять, а в последнюю минуту, когда документы были уже оформлены, неожиданно выяснилось, что вспомоществование советникам третьего класса вообще не положено, было, оказывается, какое-то старое постановление: дореформенное, еще прежних времен, вероятно, подразумевалось, что советники третьего класса - существа бестелесные, так что в результате все это чуть было не оказалось напрасным, местный чурка-инспектор уперся - и ни в какую, видимо, хотел показать, что именно он главный в этом районе, положение было прямо-таки безнадежное, честно говоря, она уже собиралась махнуть на эти несчастные деньги рукой, было только обидно за потерянное время и силы, сил у нее в последние месяцы совершенно не оставалось, но тут, к счастью, достаточно ощутимо помог Дуремар, были у него какие-то хитрые, таинственные возможности, где-то он, по-видимому, на что-то нажал, кого-то, скорее всего Директора, попросил о товарищеском одолжении, позвонил старинному другу, написал две записки, в общем, в понедельник пришло извещение, что выплата произодится пятого и двадцать четвертого числа каждого месяца, предлагалось явиться, имея при себе соответствующие документы.
Радость, конечно, от всего этого была небольшая, получалось, что она опять - и довольно существенно - обязана своим положением Дуремару, но дело, так или иначе, выгорело, двадцать четвертое было как раз сегодня, но когда она, наскоро прибравшись в квартире, причесавшись и даже накрасив глаза, потому что еще неизвестно с кем там придется разговаривать в этой Конторе, уже намеревалась выйти из дома, собственно, накидывала пальто, лихорадочно соображая, что не слишком ли поношенным оно все-таки выглядит, стоит ли для этой Конторы как-то особенно наряжаться, то буквально в последнюю долю секунды, дав мятущейся чехардой, наверное, десяток тревожных звонков, словно куль, прислоненный снаружи, в квартиру ввалилась Кора и, не переводя дыхания, не объясняя толком, что происходит, просто как испуганная до икоты девчонка, повисла на ней, - прижимаясь всем телом и заливаясь обильными, безудержными слезами.