Я - начальник, ты - дурак (сборник)
Шрифт:
— Терпи, — услышал он, — рано или поздно это прекратится.
— Когда? — выдохнул Рин. — И как?
— Не знаю, — по интонации Дина было понятно, что он пытается пожать плечами, но у него ничего не получается. — Одно из двух: либо поток крови иссякнет, либо… — Он замолчал.
— Либо — что? — едва не закричал Рин.
Либо ты перестанешь ощущать его, — упавшим голосом произнес Дин.
— Веселенькая перспективка… — пробормотал Рин, и замолчал.
Перед лицом продолжала струиться река крови.
Рину показалось, что он начал различать в сплошном
Более того: Рину померещилось, что в структуре потока он начал различать… лица! И по прошествии какого-то времени эти лица стали повторяться! Они узнавали Рина: махали руками — или конечностями, заменяющими руки — подмигивали, что-то кричали…
«Брежу! — испуганно подумал Рин. — Я заболел? Откуда взялась кровавая река? Кто я такой? Почему должен торчать здесь, в неподвижности, и бесконечно смотреть на нескончаемый кровавый поток?»
— Дин! — в ужасе позвал он. — Дин!
— Что? — живо отозвался тот.
Кто мы такие? Где находимся? Что за кровавая река, которая неустанно течёт перед нами?
Дин вздохнул и тихо спросил:
— Тебе обязательно знать это?
— Да! — закричал Рин. — Да!
— Ну, хорошо… — снова вздохнул Дин. — Я скажу тебе. Мы — эпителиальные клетки кровеносного сосуда.
Надо знать место своего обитания, чтобы не задавать лишних вопросов.
Инкубатор
Мысль была интересной. Стас даже облизнулся, когда она пришла ему в голову.
А дальше всё пошло по нарастающей: он начал обдумывать сюжет предстоящего рассказа, выписывать характеры, прорисовывать детали. В мозгу вспыхивали образы и произносились фразы. И всё было настолько увлекательным и чудесным, что чувство восторга охватило его, и он чуть не закричал от счастья.
От крика он удержался, но от улыбки удержаться не смог, и она долго бродила по его лицу, вызывая недоумение встречных прохожих: с чего вдруг парнишка улыбается во все тридцать два зуба с самого утра? Не иначе как хорошо принял. Но Стасу не было необходимости пить: создание рассказов пьянило получше всякого алкоголя.
Однако записать рассказ не было возможности: Стас шёл на работу, вокруг начиналась весна, было много подтаявшего снега и ни одной сухой лавочки, куда можно присесть и записать хотя бы замысел.
И Стас продолжал идти, улыбаясь, проговаривая про себя удачные фразы описаний и целые диалоги, и не переставая поражаться тому, до чего хорошо у него получалось. Теперь он понимал Создателя, понимал фразу из Библии: «И увидел Бог, и понял, что это — хорошо!».
Но Стас знал и другое: уже неоднократно по дороге на работу — или в другом неподходящем месте — к нему приходили идеи и замыслы фантастических рассказов. Фантастику он любил
И каждый раз ему приходили категорические отказы. Редакторы мотивировали их то плохой проработанностью сюжета, то ходульностью характеров, то шаблонностью описаний, а то и вообще обвиняли чуть ли не в плагиате. Во всяком случае, отказывали в новизне.
Сначала Стас не понимал: в чём дело? Ведь идеи, приходящие в голову, были такими яркими и логичными, в них постоянно присутствовали искромётные фразы и цепляющие сознание образы. Но однажды, прочитав записанное спустя несколько месяцев — а особенно после получения отказов — Стас поразился: ничего подобного в рассказах не обнаруживалось. Фразы, которые раньше казались верхом совершенства, выглядели откровенной пошлятиной и набором трюизмов — банальностей и общих мест.
«Куда всё подевалось? — недоумевал Стас. — Я ведь ничего подобного не писал!»
Он пытался переписать написанное, но, как ни старался, у него ничего не получалось.
А потом стало происходить непонятное. То в одном, то в другом месте, то в одном, то в другом сборнике, а то и на конкурсе, в котором он самолично участвовал — правда, с другим рассказом — он стал встречать свои рассказы. Во всяком случае, сюжеты были идентичны. Но мало того! В некоторых Стас вспоминал и первоначально пришедшие ему в голову фразы, казалось, бесповоротно забытые на пути от прихода идеи до её оформления. Как это могло произойти?
Что самое непонятное — рассказы выходили под разными фамилиями, в том числе и известными, и написаны были в манере тех авторов, фамилии которых стояли под рассказами.
Но это были его, Стасовы, рассказы.
Он читал их, восторгался, недоумевал… и обижался. Завидовал? Нет, зависти не было в его чувствах. Разве можно завидовать тому, что написал сам, но впоследствии увидел у кого-то другого?
Больше он недоумевал. И не мог понять: как получилось, что разные авторы пользуются его сюжетами, его оборотами, его героями? Если бы это был один человек, и если бы Стас посылал рассказы в один журнал, всё было бы ясно: недобросовестный автор, не способный придумывать сюжеты, берёт чужой рассказ, перерабатывает и выдаёт за свой. Но перерабатывает талантливо — во всяком случае, так, что общее ощущение от прочитанного делалось именно таким, каким его испытывал Стас первоначально.
А Стасу чего-то не хватало. То становились затянутыми диалоги, то предложения становились излишне длинными и не помещались в мозгу читающих. То, наоборот, оказывались слишком короткими и проскакивали между извилинами. А в напечатанных рассказах всё находилось на своих местах.
Одно время Стас решил бросить писать. И не просто писать — бросил обдумывать приходящие в голову сюжеты. Гнал из памяти, предпочитая рассматривать ссорящихся воробьёв, идущих по улице людей или плывущие облака.