Я научу тебя любить
Шрифт:
Поэтому позволиля холодному и злому вжать в стену, выбивая из легких воздух, смотрела в глаза… И увидела страх. Впервые в жизни. У него в глазах. Слышала его напряженное: «что я творю? Ты же еще девочка совсем…» и испытывала трепет, потому что… Он действительно не знал, что творит. А она знала. Давал им шанс.
Аня ответила, не чувствуя сомнений. Впрочем, как и в том, что все ее заготовленные речи — пшик. Ненужная бессмыслица. А нужно подать ему руку так, как он обещал подать ей над их общей пропастью. Дать понять, что там, где слаб он, она сильна.
Не боится, что сломает. Уверена, что выйдет. Просто… Она научит его любить. Или непросто, но научит. Главное, что теперь-то без сомнений — это возможно. Это нужно не только ей. Ему это тоже нужно. Чтобы понять себя. Чтобы вновь обрести возможность жить, спать, работать. Чтобы научиться жить в этой — перевернутой ею с ног на голову — реальности.
Немного успокоившись, они все же поговорили. У Ани осталось не так уж и много вопросов, но она их задала. Корней настоятельно попросил больше не повторять опыт с отключенным телефоном, Аня извинилась за него. Корней — за резкость.
О том, что происходило в квартире Илоны, Аня не спрашивала. Понимала, что Высоцкий все равно не расскажет — это их личные дела.
Она просто попала под перекрестный обстрел. Мужчина просто пообещал, что такое не повторится. Аня поверила. Она вообще поняла, что верит всему, что он говорит и делает. Прямой и жесткий. Сухой и тяжелый. Такой же, как его любимый аромат. Обволакивающий, настойчивый, плотный.
Сложный человек, но это для других, а для Ани теперь — наконец-то понятный. И по-прежнему безумно любимый. Впустивший в жизнь, позволивший пустить корни, просочиться в поры, лишить сна…
Аня миллион раз на протяжении месяца вспоминала те его слова, и каждый душа отзывалась болезненным кульбитом. Когда он позволит себе сказать что-то подобное — понятия не имела, да и допускала, что никогда. Но те слова уже принадлежали ей. Никто не заберет. Никто убедит, что незначительны.
И теперь у нее новая призма, через которую Аня смотрит на все. Придающая спокойствия. Забирающая сомнения. Позволяющая не просто тихонько мечтать, а планировать и надеяться. Никуда не спешить. Понемногу привыкать.
Не искать в том, что он отправляет спать, а не набрасывается в страсти, чтобы закончить начатое как-то раз на кухне, признаки отвержения, а понимать — это уважение к ее словам. Вполне взвешенным.
Не разочаровываться утром, когда он вновь спокоен, будто бы холоден, немногословен, деловой.
Не продумывать в голове наперед череду ужасных последствий, если вдруг… А подходить, когда хочется, тянуться, целовать… Желать доброго утра и радоваться усмешке в ответ.
Не мучить себя глупой поспешностью, не ожидать, что он за ночь превратится из Корнея во что-то другое. Давать ему время так же, как он дает ей. Он ведь не ждет, что она повзрослеет раньше времени, познает мудрость в двадцать. Вот и она не ждала, но так же, как ее учил он, пыталась учить его. Вселять уверенность в том, что на нее можно положиться. Что с ней можно поделиться. Что пусть ее плечо не такое сильное, как его, но и опереться на него тоже можно.
Корней начал с ней говорить на равных — и это была победа. Они могли спорить — и это тоже была победа. Аня могла не соглашаться… И если Корнея устраивали аргументы — он шел на компромисс. Не всегда, но случалось.
Месяц они жили под одной крышей, сближаясь все так же неспешно, но уже без вечных откатов.
Корней понемногу запускал щупальца контроля все глубже в Анину жизнь. Она понимала, что мужчина делает это отчасти несознательно, знала, что когда-то это может обернуться проблемами, но позволяла. Потому что Корней — это контроль. С ним иначе не получится. На его звонки нужно отвечать. Впрочем, как и на вопросы. Если просит подвязать его номер к контактам-безопасности и передвигаться по городу на такси, а не нырять в подземку, как она привыкла, то нужно молчать о том, что это глупый снобизм, и соглашаться. Делиться геолокацией во время поездок. Не вести речи о силе и независимости, когда на карту прилетает нетипично крупная сумма. Не заикаться о том, что ребята очень зовут ее и новую гитару на их привычную точку… С благодарностью принимать новый телефон в замену тому, который прожил всего пару месяцев. Не пытаться отговаривать, если он произносит свое фирменное: «подвезу».
Все это немного царапало Аню, но не сподвигало на то, чтобы вступить в конфликт. В конце концов, она ведь обещала научить его любить, а не сломать характер под себя. Немного смягчить — возможно, но не изменить под корень.
Он по-прежнему часто допоздна задерживался на работе. По-прежнему мог посвящать ей выходные. По-прежнему не расставался с телефоном и мог оборваться на полуслове, чтобы нырнуть в мобильный, моментально отключаясь…
На это тоже можно было бы обижаться. Но толку… И теперь уже не возникал печальный риторический вопрос: разве кто-то ставил ее в приоритет перед работой? Теперь было понятно другое: это не нужно делать. Не нужно конкурировать. Нужно воспринимать его страсть к делу и ответственность как неотъемлемую часть. И любить его таким.
Ане казалось, что за месяц с ним она повзрослела сильнее, чем за почти двадцать лет без него. В его словах по-прежнему часто проскальзывала наука. Он учил ее своим примером. Она заражалась его принципами и идеями. Она по-новому смотрела на свое поведение… И понимала, почему он реагировал так остро. Она училась не искать повод, чтобы лишний раз посомневаться, а оценивать, какие результаты получит, поступив так или иначе.
Приезжая к бабушке, каждый раз думала о том, что хотела бы рассказать, как круто изменилась ее жизнь… И каждый раз сдерживалась. Потому что… Понимала прекрасно — новость о том, что внучка связалась со взрослым пугающим Высоцким повергнет Зинаиду в шок. Вполне обоснованный, если… Если его не знать. Если видеть только оболочку, которой пугала Илона. Если не убеждаться день за днем, насколько он другой. Но для посторонних у него — все же только оболочка. Плотная. Непроницаемая. Которую он не собирается снимать.
Поэтому Аня держала язык за зубами, предпочитая обходить стороной в разговорах с бабушкой тему их с Корнеем отношений.
Высоцкий знал об этом. Свое мнение не высказывал, будто оставляя это исключительно на откуп Ане, но она понимала — сам бы вел себя иначе. Не побежал бы заново знакомиться, конечно, в статусе «зятя», не обещал бы бабушке золотые горы для ее внучки, любовь до гроба и анонс имен будущих детей, но точно был бы честен — да, намерения есть. Да, ответственность нести готов. Да, в далекие перспективы не заглядываю. Да, все может быть.
Но этот разговор пока не состоялся.
По прошествии почти двух проведенных в санатории месяцев пришла пора выписки. Что будет дальше — вопрос, который глодал Аню достаточно сильно. Она очень скучала по бабушке. Ждала ее возвращения. Но понимала: когда это случится, ей придется съехать от Корнея вместе с ба. Потому что… Это логично. Потому что даже правильно. Потому что у них достойного объяснения, почему им обоим будет лучше продолжать жить вместе, отчасти параллельно, по-прежнему в отдельных спальнях, нет. Сами-то они просто чувствуют, что так правильно, а посторонние… Никто не поймет. Бабушка так точно.