Я научу тебя любить
Шрифт:
Корнею вроде бы понравилось.
Они оставили машину в сотне метров от здания, мужчина помог Ане выйти, подал руку… Не заметил или сделал вид, что не видит, как она привычно смущается, стоит их пальцам соприкоснуться, потом перебросил ее кисть на свой локоть, так и не отпустив… И снова, как когда-то в офисе, их каблуки стучали синхронно…
Пусть Аня волновалась, что после того, как они с Корнеем сдадут вещи в гардероб, ей снова предстоит краснеть — он не оставит без внимания платье, но тут она прогадала. На людях он всегда был скуп, лишнего не позволял. Поэтому если и хотел что-то сделать, сказать, задержаться взглядом, то не позволил себе.
Они вошли в зал под звуки второго звонка. Без проблем нашли места, заняли каждый свое кресло…
Корней окинул взглядом пустую пока сцену с выставленным уже стулом и наклоненным микрофоном, а потом опустил его в телефон…
Аня видела это, не сдержала прерывистый вздох…
— Спокойно. Я просто выключаю…
Он это уловил, чуть повернул голову, произнес, параллельно действительно зажимая нужные кнопки и удерживая… Видел, что Аня расцветает благодарной улыбкой, подмигнул еле-уловимо, а потом перевел взгляд на сцену вместе с тем, как в зале стал тускнуть свет…
Если бы хотел — мог снова глянуть на Аню и понять, что она смотрит с обожанием — на него, а не сцену. Но не сделал этого… И правильно, наверное. Им ведь еще слушать, восторгаться…
Оторваться же от его лица Аня смогла только, когда зал зааплодировал вышедшему гитаристу…
— Тебе правда понравилось?
— Да.
— Как я рада… Ты не представляешь…
Выступление длилось без малого два часа. Дальше был ужин, потому что оказалось, что Высоцкий — голодный, как зверь. Чтобы успеть к назначенному времени, обед пропустил. Курс на квартиру они взяли около одиннадцати.
Сам концерт успели обсудить несколько раз — свежие впечатления, Анины, более эмоциональные, чем взвешенные, сразу после завершения.
Она была в восторге. Сама за собой замечала, что подчас вытягивалась по струнке в кресле, будто под гипнозом мимикой повторяя те же эмоции, которые выскакивали из-под мужских пальцев… Аплодировала стоя не потому, что так заведено, а от души… Бросала на Корнея — сдержанного — такие влюбленные в музыку взгляды, что впору бы ревновать… Но он держался. Позволял ей любить музыку так, как ей хочется. Получал удовольствие от того, что отчасти к этому причастен.
Свое мнение выразил уже за ужином. Скупо, конечно. Но честно. Ему не было скучно. Он с уважением относился к таланту и профессионализму. Исполнитель не дал усомниться, что ему оба качества присущи. Он не испытывал того восторга, который лучами счастья распространялся по залу из Аниных глаз, но ни секунды не жалел, что этот вечер проводит именно так. И именно с ней.
— Не представляю…
Поддразнил, бросая на расслабленную — немного тем, что вечер удался, немного вином, — Аню быстрый взгляд, и тут же возвращая его к дороге. Знал, что она тут же выпрямится в кресле, поерзает, посмотрит на него слегка лукаво…
— А если я скажу, что в следующую субботу в филармонии… — и начнет, улыбаясь синхронно с тем, как улыбается он. И перебивает, снова отвлекаясь от дороги на нее.
— Я скажу, что частить с искусством нельзя. Может приесться. Думай дальше. У тебя хорошо получается.
Похвалил, не чувствуя в своих словах ни грамма лжи или лести. Прежде, чем отвлечься снова на дорогу, увидел, что Анин взгляд зажигается лампочкой еще более высокого напряжения… В миллионный раз удивился тому, как мало ей нужно для счастья… И как приятно ей его дарить…
— Хорошо. Я буду… Думать. Только завтра уже. Устала…
Аня снова выросла в кресле, положила руки на колени, выпрямила спину, довольно сильно прогибая. Так, что заметно даже в расстегнутом пальто… Не подозревая, что этим движением слишком откровенно привлекает внимание… Закрыла глаза, опустила правое ухо к плечу, потом левое… Потом запрокинула… Делая шею какой-то бесконечно длинной…
— Завтра какая пара? — Корней задал вопрос, отрывая взгляд.
— Первая. И после обеда… — знал, что после обеда, поэтому паузе не удивился. И новому взгляду с прищуром тоже. — После обеда Ольшанский просил зайти к нему. Я думаю… Мне кажется…
— Ты так и с Ольшанским будешь? — Корней спросил… И раньше Аня наверняка восприняла бы это упреком. А значит — в штыки. Но сейчас… Вздохнула, собралась, откинулась на спинку, прислонилась к подголовнику, внимательно глядя на Корнея.
— Нет. Надеюсь, не так. Мне кажется, он будет говорить со мной о результатах стажировки. Я волнуюсь…
— Есть причины?
— Да…
— А объективные?
И снова можно воспринять, как колкость. Можно замкнуться, обидеться, надуться… Но Аня усмехается, поражаясь, как легко он умеет отделять зерна от плевел.
— Я хочу, чтобы мне предложили работу. Если это не случится — очень расстроюсь. Буду считать, что и сама… Недотянула. И тебя подвела.
— Насчет второго можешь не волноваться.
— Почему? — Аня спросила, Корней хмыкнул, не поворачивая голову…
И если сначала Ане показалось, что это может значить что-то похожее на: «кто ж на тебя ставил-то, детка, чтобы ты кого-то подвела», то потом…
Она снова выпрямилась, даже подалась немного вперед, чтобы видеть не только профиль, но лицо…
— Ты говорил уже с ним… — и прошептала, убеждаясь в своей правоте параллельно с тем, как говорила… И еще сильней, когда Корней не реагирует никак. Игнорирует ее очевидное внимание. Включает поворотник, перестраивается в другую полосу… — И ты мне не скажешь, что предложит Ольшанский…
И снова игнорирует. А завершив маневр, бросает быстрый взгляд, позволяя прочесть в нем: «сообразительная, умница»…
— Ты ужасный человек, Корней! — чтобы на эмоциональное восклицание отреагировать уже по-человечески — расплываясь в ироничной улыбке, покачивая головой.