Я не чёртик!
Шрифт:
– Как Гоген…
– Что?
– Поль Гоген, – уточнила Зинка. – Знаешь такого знаменитого художника? Он тоже бросил хорошую работу, в банке, кажется… А, нет! Он брокером был на бирже. Ну, в общем, какой-то ерундой занимался. А потом все это бросил. Жена с детьми сама от него ушла, потому что денег не стало.
Вздохнув, Валерка с опаской заметил:
– Как бы и моя не ушла.
– А Гоген уехал на Таити. Он там штук восемьдесят картин написал. Теперь они миллионы стоят!
– Так это теперь…
– Ну да. Мама говорит: слава пришла
– И кому она нужна после смерти?
Зинка кивнула:
– Никому. Но Гоген за славой и не гнался, ему просто в кайф было рисовать… Может, и твоему папе тоже?
– Класс! Он кайфует, а мы из-за него страдать должны.
– А ты прям сильно страдаешь?
– А ты как думаешь?! – внезапно разозлился он так, что щеки покрылись красными пятнами.
И пошел дальше слишком быстро, сердито размахивая руками. Зинке пришлось стиснуть зубы, чтобы поспеть за ним.
Спохватился Валерка, когда они миновали еще пару домов.
– Ой, извини! – Он смущенно посмотрел на ее ногу. – Я забыл.
– И хорошо, что забыл, – радостно отозвалась Зинка. – И не надо тебе об этом помнить все время. Не будешь?
Помолчав, он усмехнулся как-то вбок:
– Легко! Я уже забыл про это.
От Валеркиного «кубика» их дом отделяло метров сто. И как это они раньше не увиделись? Наверное, потому, что забор его окружал высоченный, из-за него и захочешь – ничего не разглядишь.
Зинке немедленно захотелось забраться на плоскую крышу, растянуться там, как на морском берегу, и смотреть в небо долго-долго… Почему-то она не сомневалась, что ей удастся воспарить и над этой крышей; и над маленьким селом Светлое на берегу реки, внутри которого построили их Простор; и надо всем Подмосковьем, пока не ставшим ей родным. Облака поделятся с ней белыми крыльями, чтобы она превратилась в чайку и унеслась к своему любимому теплому морю.
«А вдруг однажды я уже не смогу найти наш дом на Шеломеевской?!» – испугалась Зинка. Почему такого не может быть? Раньше она не сомневалась, что проживет в Ялте всю жизнь и будет дышать ароматом пушистых магнолий, сдобренным морским ветром. А вот ведь как получилось…
Валерка гостеприимно распахнул калитку:
– Прошу!
Хотя как «распахнул»… Потянул с усилием – очень уж она тяжелая, из массивного дерева. А сам забор из красивых, слегка поблескивающих кирпичей. Но Зинке нравились каменные, грубовато слепленные, как у них в Крыму. Они с мамой уже решили, что, если разбогатеют, заменят бабушкин профнастил такой оградой. Бабушка была не против. Только когда это будет! Мама вон до сих пор не может работу найти…
На белых мраморных ступенях Зинка поскользнулась, но Валерка успел схватить ее под локоть.
– Дождь ночью был, – объяснил он виновато.
– А утром даже снежинки летели! – вспомнила Зинка. – Никогда не видела снега в июне! Мы уже в море купаемся в это время.
Он неопределенно вздохнул:
– Ну…
И открыл перед ней дверь.
«Что-то
«Ой, надо нам тоже хоть в кадке завести!» – и почему это раньше в голову не пришло?
Она обвела взглядом все стены, отыскивая картины Валеркиного папы, но ни одной не увидела.
«Странно, – подумала Зинка. – И не скажешь, что здесь художник живет».
Неожиданно ей стало жаль этого взрослого человека, которого она еще в глаза не видела. Никто не любит его картины? А вдруг они действительно… Ну так себе… А он ради таланта, которого на самом деле и нет, и жене, и сыну жизнь сломал. Ах да, еще и Розочке… Кто она такая?
Наверх вела широкая, как в кино, лестница, по которой можно спускаться только в бальном платье. У Зинки такого отродясь не было! Да и красиво сойти с такой шикарной лестницы у нее вряд ли получилось бы.
Но вместо дамы с веером со второго этажа кубарем скатилась… собака!
– А вот и Розочка! – воскликнул Валерка.
Золотистый ретривер с разбегу вонзил голову между Зинкиных колен. Хорошо, она джинсы надела – нежарко ведь на улице…
Валерка так и охнул:
– Тебе не больно?
– Нисколечко. – Зинка мужественно перетерпела и присела, разом став ниже собаки. Ее руки сами обвились вокруг мягкой шеи, а глаза зажмурились. – Розочка, – прошептала она, зарываясь в золотистые пряди.
А собака глубоко вздохнула в ответ. Зинка не сомневалась: это значит, что ей тоже хорошо.
– Пошли ко мне в комнату, – предложил Валерка, потом вдруг смутился: – Только это… на втором этаже…
– И что? – Зинка выпрямилась. – Слушай, хватит обращаться со мной как с больной. Ты же слово дал! Я по лестницам спокойно хожу. Моя комната здесь тоже на втором этаже… Хотя бабушкин дом не такой здоровенный, конечно.
Он обрадовался:
– Тогда пойдем!
– Эй, вы куда собрались?!
Веселый голос ветром пронесся по лестнице и накрыл их прозрачной сетью – не убежишь! Зинка задрала голову и сразу подумала: «Это его мама». У высокой, стройной женщины, стоявшей на площадке, были такие же, как у Валерки, короткие и почти белые волосы, слегка встрепанные надо лбом, точно она зачесала их мокрой пятерней. И глаза у нее были как у него, большие и серые, с легкой примесью голубизны.
Женщина легко сбежала по ступенькам – ноги в светлых брюках мелькали так быстро, что Зинка испугалась: «Не упадет?» А следом струхнула еще больше: «Как здороваются в таких домах? Может, надо сделать реверанс какой-нибудь?»