Я не продаюсь
Шрифт:
– Тимур, что происходит? – голос Томы дрожит.
– Если бы я знал…
– Это из-за меня?
Видимо, идея, что это дело рук Стаса, ей тоже приходит в голову.
– Навряд ли, скорее, из-за меня…
В конце каждой моей фразы многозначительная пауза, а мозг лихорадочно перебирает варианты, как нам выпутаться из этой истории. В животе всё сводит болезненным спазмом, когда осознаю, что Тома тут даже не при чём. Просто так под руку попала.
А охрана отца куда смотрела? Дядя Толя сказал, что за мной приглядывают, потому что что-то зреет.
Когда фургон останавливается, и нас выводят, я даже не пытаюсь разглядеть лиц похитителей, они все в тени, а дом, куда прибыли, обычный загородный, таких в здешних краях пруд пруди. Ничего примечательного и выразительного.
Стараюсь держаться рядом с Томой и ободряюще смотреть на неё, хотя самому не по себе.
Нас заводят на второй этаж и вталкивают в комнату. Она пустая. Из мебели здесь только кровать. Узкое окошко под потолком, откуда почти не проникает свет. Да упаковка литровых бутылок с питьевой водой.
Так, по всей видимости, никто разговаривать тут с нами не собирается. Всё делают молча.
– Нам хоть кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?! – не выдерживаю, когда дверь собираются закрыть.
– Когда папаша тебя заберёт, он и объяснит, - отвечают на русском.
Ну, вот, всё и прояснили.
На грамм становится легче, я уже медленно выдыхаю, решая, что нам просто надо тихо себя вести и ждать, но дверь, практически закрывшаяся, распахивается вновь.
– А это что за деваха?
В комнату заходит мужик примерно с меня ростом, но лет на двадцать старше и указывает на Тому.
– Её в планах не было.
– Ну так мы включим, - кто-то ржёт из-за его плеча.
Я делаю шаг в сторону Томы, закрывая собой. Очень стараюсь не смотреть в её испуганное лицо. Она будто пытается стать меньше и испариться отсюда, но это невозможно. Я бы всё отдал, чтобы её тут не было.
– Донец, забери красавицу, отведи к пацанам, чтобы не скучали. Когда повеселятся, знаешь, что делать.
Как там говорят, кровь стынет в жилах. Сейчас я на себе в полной мере испытываю силу этого выражения. Не вижу, но чувствую волны паники, исходящие от моей девочки.
Поэтому, когда названный Донец подходит, чтобы схватить Тому и увести, бросаюсь на него первым. Даже успеваю нанести серию ударов, рассечь уроду бровь и дать под дых. Мы валимся на пол, Тома кричит «не надо», когда кулак амбала врезается в мою скулу. Она даже пытается вцепиться ему в локоть, но мужик легко отшвыривает её прочь. Я изворачиваюсь, чтобы вскочить на ноги. Но к Донцу поспевает помощь. Меня скручивают и бьют в живот и по черепу. В голове натуральный колокольный звон, и только крики Томы, будто ультразвук то нагнетаются, то рассеиваются, удаляясь. Осознаю, что её вывели из комнаты или вынесли, что вернее сказано. Ору, как ненормальный, бросаюсь к двери, колочу по ней руками, угрожаю, умоляю, зову хоть кого-нибудь.
–
– Дайте… отцу… позвоню… выкупит… обоих… Не трогайте её! Уроды! Слышишь, не трогайте! Я договорюсь! Дайте телефон!
Что-то ещё кричу, пытаясь объясниться не понятно с кем. Не знаю, почему решил, что им нужны деньги, но другой причины для похищения придумать не могу. Иначе меня бы просто уже не было в живых. Не было бы смысла вести нас с Томой куда-то. Тома… бля… Пять минут и мне всё-таки приносят телефон. Отметаю лишнее, сразу перехожу к делу. Перебиваю отца на полуслове. Мне неинтересны его «сохраняй спокойствие» и «всё будет хорошо».
– Она тут не при чём, понял, не при чём… - кажется, я и сам ему угрожаю, ненавидя в этот миг человека, который меня породил.
Я не участвую в его грязных делах, и мама не участвовала, и Инна… но мы все поплатились, двое даже жизнью.
– Хорошо, Тимур. Я тебя вытащу, слышишь меня?
– Нас, - поправляю я. – Меня и Тому.
– Да-да, потерпи, я скоро.
Связь обрубают, забирая у меня трубку. Один из похитителей сверлит меня пристальным взглядом, пока отец что-то поясняет ему, потом выходит.
И я снова один на один с собой. В абсолютной тишине. И неизвестности. Ужас – вот, что я испытываю. Ужас, что уже поздно.
Наконец, за дверью возня, я застываю, потому что до этой секунды метался по комнате, не в силах заставить себя ждать спокойно.
Высокий заносит Тому и сбрасывает на кровать, как мешок с мукой, как вещь, стряхивает с плеча.
Я не решаюсь что-то говорить, не решаюсь, потому что не хочу усугублять наше шаткое положение. Лишь кулаки сжимаются до хруста в разбитых костяшках. Физической боли я не чувствую, хотя, когда адреналин схлынет окончательно, уверен, мне станет очень хреново.
Не знаю, кто эти люди и что им надо. Пусть отец разбирается, потому что сейчас, я в этом уверен, все из-за него. Из-за его прошлого или настоящего - мне плевать. Просто пусть даст им эти деньги и вытащит нас из дерьма.
Как только дверь за верзилой закрывается, и мы остаемся в комнате одни, бросаюсь к Томе.
– Боже, Тома... Тома, ты меня слышишь? Тома, очнись, - трясу её, а моя девочка никак не реагирует.
Ладони у неё ледяные, а на щеке кровоподтек. Стискиваю зубы, уже понимая, каким образом он появился. И что её отключка - результат удара.
Это ж с какой силой надо зарядить?
Уроды. Переубиваю всех! Выберусь и из-под земли достану. Мудачье!
– Тома, - снова зову, и снова на её лице штиль.
Замеряю пульс. Ровный. Прикладываю ладони к щекам, умоляю очнуться.
– Пожалуйста, пожалуйста, приди в себя.
Выдёргиваю бутылку с водой, открываю, лью на руку, умываю лицо Томы в надежде, что это поможет ей обрести сознание.
Но мы не герои фильма, и кадр не меняется по щелчку пальцев. Так что проходит некоторое время, прежде чем дыхание Томы сбивается, а веки вздрагивают, когда она начинает приходить в себя.