Я (не) согласна
Шрифт:
– И бриться привыкли, – добила его я. – А нынче только столичные кнесы да чиновники бреются.
– Наблюдательный, – покачал головой Дамир. – Шустрый. Драться умеешь. А не засланец ли ты, Стёпа? Не в сговоре ли с этими?
Он небрежно пнул одного из бандитов носком сапога.
– Ну извиняйте, мои документы эти господа в клочья изорвали, – развела руками я. – Либо верьте, либо я дальше пойду ножками.
Дамир повел плечами, будто сбрасывал напряжение и вдруг зашипел, схватившись за левое плечо. Рубашка у него была в крови. Я перевела взгляд на его спутника: выглядел он неважно,
– Что с ним? Ранен?
– Сожрал что-то не то… надеюсь. Я не целитель, я не разбираюсь.
– До ближайшей деревни верст шесть, – намекнула я. – Не доехал?
– Не смог. Падал.
– Ясно. А с рукой что?
– А ты точно горожанин, Стёпа? Ведешь себя слишком нагло для своих лет.
– Нет, я переодетый Кирьян Браенг, – ухмыльнулась я. – Не похож разве? Вы у них оружие видели? Там ржавчины больше, чем металла. Рану надо промыть.
Отчего-то блондин напрягся еще больше – шутка явно вышла не смешная. Плевать, мне точно было весело. Кажется, у меня истерика. Главное, не разреветься. Или не заржать в голос. Кажется, Дамир что-то разглядел в моих безумных глазах, потому что вдруг улыбнулся.
– Первый бой, малыш? Накрыло?
– Я вам не малыш, а Степан Кириллович, – хмуро ответила я. – Да, первый. Руки трясутся…
– Иди посиди на травке, а я с этими молодцами разберусь.
– Убьёте? – я надеялась, что мой голос не дрожал.
– Вот ещё, пачкаться об них. Обыщу и свяжу. Потом решим, что дальше делать.
Я на подгибающихся ногах добрела до мирно потрескивающего костерка и плюхнулась на брёвнышко, пряча лицо в ладони. Четверо. Я уложила четверых. Сестра Мария мною бы гордилась.
– Выпей, – мне в руки ткнулась кожаная фляга. – Поможет.
– Я еще не дорос до крепких напитков, – буркнула я. – А хотя…
Я вырвала у Дамира, понюхала – в нос резко шибануло алкоголем.
– Соблагоизвольте показать мне рану на плече, – попросила я. – Кровищи натекло – хоть рукав выжимай. Вы же сами понимаете…
Скомандовала бы – но это роль Стефы. Степан вежливо просит. Будь я сейчас женщиной – вела бы себя куда более дерзко.
Дамир тяжело вздохнул и попытался стянуть через голову рубаху, но левая рука отказалась слушаться. Похоже, рана куда серьезнее, чем мне показалось. Поняв, что рука не поднимается, он просто оторвал рукав. Я щедро плеснула на его плечо вином – или что там у него было в фляге – и присвистнула. Порез чистый, но очень глубокий. Такие сами собой не зарастают.
– Надо зашивать, – сглотнув, сообщила я.
– У Талли в мешке есть иголка и нитки, – мотнул головой Дамир. – Вперед, мальчик.
– Я… не умею.
– А я не достану, – спокойно ответил мужчина. – От Талли тем более толку нет.
Я закрыла глаза, вознесла про себя молитву Пресветлой Матери – монастырские привычки не желали исчезать – и, покопавшись в мешке, извлекла большую иглу и катушку суровых ниток.
"Мне этот мужчина никто, – повторяла я про себя, отгрызая зубами кусок нитки и засовывая его в фляжку. – Его боль – не моя боль."
Пропитав нить вином, я вдела её в иголку и примерилась. Не выдержав, хлебнула из фляги, закашлялась, и, пока в груди разливался огонь, воткнула иголку в живую плоть. Разумеется, я умела шить, штопать и вышивать. Наложить ровный шов оказалось не так уж и сложно, особенно если учесть, что мой пациент сидел ровно и не издавал никаких звуков, только еле слышно задерживал дыхание. Завязав узел на нитке, я аккуратно убрала иголку, щедро полила рану из фляги и нагло выпила остатки браги. После этого я позволила себе застучать зубами и утереть злые слёзы.
– Степан, ты молодец, – похвалил меня Дамир. – Для твоего возраста справился великолепно.
– Какого моего возраста? – обхватила себя руками я, сжавшись в комочек. – Мне шестнадцать. Я взрослый.
– Я думал, что меньше, – удивился блондин. – Все равно… молодец. Мужик.
Добрые слова меня приободрили, я действительно почувствовала себя героиней. Вот так всегда – не выношу, когда меня ругают, а от похвал просто расцветаю. Монахини это быстро поняли и вили из меня веревки.
– Стёп, – вкрадчиво начал Дамир. – А ведь в деревню тебе придется ехать.
– С чего бы это?
– Талли не ездок, и бросить тебя с ним и разбойниками – слишком жестоко. А помощь привести нужно.
– А что я с этого буду иметь? – на всякий случай уточнила я.
– Чистую совесть, – не задумываясь, ответил мужчина.
– Ловко придумали, – обрадовалась я. – А если я просто свалю с вашей лошадью?
– А я тебя из-под земли достану, – пообещал Дамир. – Правду говорю. Да и ты не такой.
– Больно вы знаете, какой я, – ворчала я, седлая лошадь.
Найдёт он. Если уж я от отца удрать смогла, от тебя и подавно уйду. Как в детской сказке про пряник: и от рыси ушёл, и от волка ушёл, да… Выпитый алкоголь будил во мне совершенно безумную Стефу. Я уже испытывала это состояние однажды. Жаль, что покрасоваться было не перед кем. И борделя в деревушке, к которой я приближалась, тоже не было. А то я б заглянула.
– Эй, человек, – окликнула я бородатого мужика. – Кто у вас тут главный? Там на дороге на кнеса разбойники напали, ранили. Помощь нужна. Лекарь и повозка.
– Лекаря у нас нет, – развел руками мужик. – Надо в город посылать. А повозка будет, уважаемый. Сей момент, старосту кликну.
– За лекарем пусть кто-то немедленно выедет, – скомандовала я. – А пока… хоть кто-нибудь есть? Знахарка? Коновал? Да хотя бы повитуха?
– Знахарка имеется, – кивнул человек, не двигаясь, впрочем, с места.
– Живо! – громким голосом крикнула я. – Кнес за всё платит золотом! Вот за телегу и лекаря задаток.
Показала ему двойной империал. Очевидно, тут хорошо знали его ценность: ещё бы, за такую монету менялы двадцать златых дадут. На эти деньги можно целый трактир купить. Ну хотя бы половину… Сразу и забегали: телегу с сеном пригнали, мальчишку за лекарем отправили, знахарка прибежала. С мужиками я не поехала – что мне там делать? Помощи от меня немного. Отправилась на постоялый двор (всё же деревня вдоль дороги, как без него), сняла две лучших комнаты и заказала себе еды. Никакой империал я, разумеется, отдавать не собиралась. Не хватало ещё за господина Ольхова расплачиваться. И вообще ни за что платить не стала: Дамир Всеславович мне теперь по гроб жизни должен.