Я (не) согласна
Шрифт:
Я сначала не поняла, при чём здесь мальчики и задница, а потом густо покраснела. И ведь не маленький ребёнок, и скандал с лордом Стерлингом был – а о такой опасности даже ни разу не подумала. Вот что значит – папина дочка! Всегда чувствовала себя в безопасности! Теперь-то я ни за что не рискну ночевать одна! Дамир уже храпел вовсю, а я утащила на пол подушку и улеглась у стенки. Богиня, отец узнает – не поглядит, что я взрослая: выпорет. И правильно сделает. Но домой я всё равно не вернусь, ибо замужество – это даже хуже, чем разбойники, а пристрастия высшего света ничем не отличаются от нравов простолюдинов. Пожалуй, и хуже: многие из лордов до того пресыщены, что ищут странных и опасных развлечений. Неизвестно ещё, что потребует от меня муж. Я даже приподнялась и поглядела на храпящего мужчину. Неужели это он – тот, с кем я приносила клятвы в храме? Что бы захотел Дамир? Вспомнив сцену в бане, я вновь залилась краской. Будь у меня такой муж, я бы, наверное, не стала ему отказывать в супружеских утехах.
Глава 10. Серо-зеленый конверт
Судя по тому, что в Даньске Дамир снял целые апартаменты, включающие в себя роскошную спальню, кабинет, гостиную, отдельную уборную и спальню поменьше (явно для прислуги), задержимся мы здесь на значительное время. А почему бы и нет? Город большой, красивый, каменный. Мостовые брусчаткой выложены, фонари везде горят, водопровод опять же имеется. Сумки мои почта доставила в сохранности, и теперь я не просто секретарь, а секретарь с имуществом. Накупила себе красивых батистовых рубашек с жабо, жилетов расшитых – мода на них из Франкии пришла – да обувь приличную у сапожника заказала. А то обычные готовые ботинки мне широки, приходится под них носки надевать потолще. Я-то даже в монастыре шелковые и кружевные чулочки носила, а в мужские сапоги только толстые шерстяные носки могла надевать. А летом, да две пары носить – это вовсе убийство. Хорошо, что на телеге можно было босиком ехать. А в городе по булыжной мостовой с голыми пятками никак нельзя. Если бы сейчас мне время вспять поворотить – я б того разбойника, который мои великолепные сапоги изуродовал, забила бы до полусмерти. Возможно, даже сапогом.
У меня много работы: для Дамира пришло просто невероятное количество корреспонденции. Столько даже отцу не приходило, а ведь я отцу нередко помогала отвечать на письма. Стол в кабинете просто завален, бумаги падают на пол от неловкого движения.
– Твою мать, – тоскливо произнёс кнес Ольхов, вороша конверты, будто тесто. – Сдохнуть можно.
– Сдохнем вместе! – радостно предложила я. – У вас есть какая-то система?
– А как же! – ухмыльнулся Ольхов. – Предлагаю всё сжечь! Шутка. Давай по содержимому: всё, что неважно – в одну стопку. Всё, что от сиятельных или помеченных вот таким знаком (он нарисовал на каком-то конверте непонятную закорючку) ты не читаешь, сразу мне. Остальное в третью.
– А с корреспонденцией из Галлии что делать? – скрипуче спросила я, кончиками пальцев, будто опасное насекомое, извлекая из кучки конверт столь любимого отцом серо-зелёного оттенка. – Я думаю, мне его не стоит вскрывать?
Письмо это будто жгло мне руку. Во рту пересохло, колени затряслись – благо, под столом не видно. Дамир схватил конверт, быстро распечатал его, пробежался глазами и грязно выругался. Настолько красочно, что я немедленно захотела записать все эти выражения.
– Мне страшно представить, что там может быть написано, – прошептала я. – Войну, что ли, нам Галлия объявляет?
– Хуже, – мрачно ответил Дамир, зло швыряя письмо на стол. – На, почитай.
Я вытаращила глаза, но письмо взяла, хоть и с некоторой опаской. Твёрдый почерк с завитушками я узнала сразу. Отец всегда пишет вот так, будто несерьёзно. Но я-то знаю, что чем затейливее и красивее написано, тем больше усилий ему потребовалось, чтобы сформулировать мысль.
"Любезный кнес, – вслух зачла я. – Сообщаю Вам, что известная особа ожидает только Вашего приглашения. Дочери моей месяц как исполнилось восемнадцать лет, так что, не видя причин для откладывания церемонии, я прошу Вас назначить дату бракосочетания. Полагаю, по славским обычаям нам стоит прибыть в начале осени, но если пожелаете – мы приедем и раньше. Прошу известить меня о ваших дальнейших планах. Со всем уважением, Ваш будущий родственник, К.Б."
Надо признать, это письмо вызвало у меня ужас ничуть не меньший, чем у Дамира. Значит, он всё-таки Даромир. Значит, наречённый супруг. А отец – наглец! Где он собирается брать невесту?
– Бракосочетание? – тихо спросила я, радуясь, что голос не дрожит. – Неужели это так страшно?
– Разумеется! – хлопнул ладонью по столу мой, стало быть, муж. – Это же конец всему! На кой бес мне вообще жена, ты сам посуди? Это ж никаких больше женщин, кроме супруги!
– И что вас остановит? – приподняла брови я. – Неужели планируете хранить верность?
– Кирьян Браенг меня остановит, – печально вздохнул Дамир. – Этот демон мне яйца оторвёт, если его единственная доченька будет несчастна.
– Тот самый Браенг?
– Ай, Степан! Ты не слышал этого имени, понял?
– Чего непонятного-то? А хотите совет?
– Хочу, – пристально взглянул на меня Дамир, или, точнее, Даромир.
– По галлийским законом девица несовершеннолетняя. Это в Славии совершеннолетие в восемнадцать. А в Галлии в двадцать. Во Франкии, кстати, в шестнадцать.
– Стёпа! – заорал блондин радостно. – Да ты гений! Как изящно! Как ловко! Два года свободы! Давай пиши!
– Кто, я?
– А кто у меня секретарь? Пиши: дорогой друг, мне кажется, разговор о немедленной свадьбе заводить преждевременно. Смею ли я лишить вашу дочь последних годов отрочества? По законам Галлии она ещё дитя. Я настаиваю на отсрочке бракосочетания до момента совершеннолетия девушки. Искренне ваш, эээ… подпишу я сам.
– А девушку как зовут? – полюбопытствовала я.
– А бес её знает, – пожал плечами Дамир. – То ли Виолетта, то ли Эстелла.
– Прекрасно, – пробурчала я. – Вы – образцовый жених.
– Стёп, это навязанный брак. Можно сказать, политический.
– Династический, ага.
Блондин тяжело посмотрел на меня, и я тут же одной рукой зажала рот, а другой замахала, чтобы продолжал. Но Даромир замолчал, опустив голову, а потом спокойно взял у меня письмо, подписал, свернул и запечатал. Я с тревогой поглядела на него. Опять я веду себя как Стефа! Знал бы он правду, ни за что бы не захотел такую жену, как я!
Я придвинула к себе письма и принялась вскрывать конверты и озадаченно хмуриться. Содержимое меня напрягало: жалобы, доносы, разные предложения – и отчего-то сведения по лошадиным фермам и закупкам овса. Меня не оставляло ощущение, что мой хозяин – тот же самый Кирьян Браенг. Что же это, папочка подобрал мне мужа по своему образу и подобию?
То, что отец знал моего супруга лучше, чем кто-либо другой, я догадывалась. Кирьян Браенг явно собрал на Даромира Ольшинского самое подробное досье, вплоть до сведений, какое у него было первое слово и чем он болел в детстве. Впервые я вдруг задумалась о том, что ни разу отец не сделал ничего, что не послужило бы мне на пользу. Бывало, я ссорилась с ним, а он наказывал меня за проступки, но всегда его наказание оборачивалось для меня уроком. И даже монастырь и его строгие уставы оказались для меня несомненным благом, потому что я в своей глупости слишком рисковала не только репутацией, но и жизнью. Неужели и жениха он подбирал по тому же принципу? Да нет, бред. Когда нас сосватали, мне было лет семь. Тогда еще было совершенно неясно, кто вырастет из высокого худенького мальчика. Я ведь почти его не помнила – и не удивительно. Меня в те дни гораздо больше интересовали занятия магией. Подумаешь, жених! Всё это казалось нереальным.