Я не умею прощать!
Шрифт:
– Что я могу сказать! Значит, у вашего мужа было сильное чувство ответственности за вас, за семью, за ребенка. Вам стоит только позавидовать.
– Вы знаете, мне кажется, я сама виновата в том, что у нас с ним все так получилось. Он долгие годы просил у меня нежности и ласки. Я не понимала почему! Он боевой офицер, и вдруг… такая слабость! А оказалось, что ему нужно было просто отогреться. Да только я ему отказывала. Глупо!
– Простите, не поняла, вы о чем говорите?
– Нет, Женя, ничего, это у меня случайно сорвалось.
– Да, пора, уже половина третьего. Хорошо хоть на работу не нужно!
– Значит, ты не проверил? Впрочем, это не так важно. Пошел бы он в порт работать – остался бы жив, нечего было в бандиты лезть.
– Пойми, Чума, со мной женщины были!
– С другой стороны, если среди них двухсотый, то это, пожалуй, только плюс. В другой раз поостерегутся. Ты можешь с чистой совестью ложиться спать. А я утрясу некоторые вопросы.
Спустя полчаса Петр вошел в полупустой ресторан. Кивнув бармену, он глазами показал на неприметную дверь. Тот утвердительно кивнул в ответ. Петр проскользнул в полутемное помещение. Поднявшийся навстречу крепыш перегородил дорогу.
– Я к Василию.
Крепыш сдвинулся в сторону, открывая проход. Маленькую комнату наполовину занимал огромный стол, заваленный бумагами, за ним сидел наполовину седой мужчина лет пятидесяти. Подняв усталые глаза на вошедшего Петра, мужчина, чуть помедлив, встал и протянул руку:
– Доброй ночи, Петр!
– Доброй ночи, Василий!
– Не забыл, выходит, как меня зовут? С чем пожаловал?
– Тебя не забудешь, Василий! А пожаловал к тебе с тем, что, думается мне, опять начинаются неприятности.
– Это ты по поводу тех отморозков, что на твоего жильца напали? Так он один с ними разобрался так, что трое чуть живы, а один и вовсе того! Кто он, кстати?
– Друг, служили вместе! – просто ответил Петр.
– Тогда понятно! Ты знаешь, он Коня завалил, если довезут, то, может, жить и будет, но только как овощ. У Коня полчерепа, как бумага, смято.
– Не мы начали эту заваруху.
– Чего они хотели?
– Канал с дурью по твоей земле.
– Наглые. Они не въехали, что здесь я хозяин?
– Наглые, не спорю. Но война здесь не нужна, это ты сам прекрасно понимаешь. Ты знаешь, на кого работает Конь?
– Знаю. Гнилой у Коня пахан. Из новых. Отморозок без понятий. Но за жизнь свою поганую трясется.
– На этом можно сыграть?
– Не вопрос. Не будет у него тропы по моей земле.
– Я верю тебе, Василий.
– Ты когда решишь наконец, что я тебе должен?
– А то ты не знаешь? Вино!
– Об этом, Петр, даже не проси, сам понимаешь, только сыну отдам.
– Кстати, как он?
– Заканчивает очередной университет. Теперь во Франции. Ты же знаешь, он у меня и экономист, и винодел, и глава солидной фирмы. Все в одном лице. Ничего, скоро приедет. Так чем тебя благодарить, Петр?
– Стаканчик не пожалеешь?
– С тобой и сам выпью. Врачи вообще все запретили. Даже курить бросил.
Василий достал из шкафа бутыль и, наполнив до половины стаканы, пододвинул один Петру. Оба вдохнули аромат чудесного вина, чуть пригубили.
– Необыкновенное у тебя вино, Василий. Никогда такого не пил! – вполголоса сказал Петр. – Сыну передай, что я у него всегда покупать буду.
– Передам! А пока ко мне заходи. Но только с хорошими новостями! Как жене твоей понравилось вино?
– Слов нет! В восторге!
– Я рад. Красивая она у тебя. Дай вам бог детей хороших.
– Это уж как получится.
– Верь, получится. У нас здесь все выздоравливают, и она поправится!
– А ты откуда знаешь, что с ней?
– Слухом земля полнится. Не грусти, все у вас наладится.
– Спасибо на добром слове, Василий. Пойду я.
– Иди с Богом.
Войдя во двор пансионата, Петр сразу же увидел завернутую в шаль фигуру жены.
– Ты почему не спишь?
– Тебя жду! Сам ведь знаешь, я не могу спать без тебя. Ты все уладил?
– Да, родная! Все в порядке. Идем, рассвет уже скоро.
Сегодня Волошин вновь привез Таню на то же место. Пока он устанавливал зонт, перетаскивал с катера сумки, Таня куда-то исчезла. Осмотревшись, он не увидел ее, только вдали виднелись группки обнаженных людей. О том, что он привез ее на дикий пляж, ему сообщила вчера Ирина.
– Ну и что! Зато там море намного чище и песок лучше! – сказала она ему.
Устроив уютное лежбище, Волошин немного поплавал, но, вернувшись, снова не обнаружил Татьяну. Обеспокоенный, он подошел поближе к людям и, уточнив, не проходила ли здесь женщина в белом купальнике, вернулся назад. Тани по-прежнему не было. Взволнованный, он направился в противоположную сторону. Солнце плавило небо. Море совершенно утихло, лишь мерно вздымалось, будто дышало во сне. Волошин уже отошел от катера метров на пятьсот, когда заметил на воде тело. Чертыхнувшись, он побежал вперед, моля Бога, чтобы ничего не случилось.
Таня лежала на воде, лишь едва шевеля руками, ее купальник, брошенный на песок, белел на берегу. Ее уже чуть тронутое загаром тело нежно светилось на мелководье. Волошин, помедлив секунду, освободился от плавок и, стараясь не шуметь, вошел в воду. Их разделяло не более пятнадцати метров. Подходя все ближе, он не сводил глаз с Татьяны. Когда оставалось совсем чуть-чуть, она открыла глаза. Не говоря ни слова, Таня только, как ему показалось, протянула руку навстречу. Стоя рядом с обнаженной красивой женщиной, Волошин словно потерял дар речи. Просто стоял и любовался ею. Она будто преобразилась, стала моложе и еще красивее, мокрые русые волосы змеились вокруг очаровательной аккуратной головки. Огромные изумрудно-зеленые глаза широко распахнуты…