Я не умру
Шрифт:
"Я слишком стар. Пора уходить на покой".
Чтобы хоть как-то прочистить мозги, Тиберий распахнул кожаную маску. Ледяной ветер хлестнул по лицу, в носу защипало, дыхание перехватило. День обещал выйти морозным и богатым на новые трупы палангаев на стене. Впрочем, никому нет никакого дела до простых вояк. Они придут в эту жизнь и уйдут в царство Юзона, а Безымянный Король будет вечно править Мезармоутом.
Тиберий остановился и огляделся, несмотря на мороз. Луна висела высоко в небе, изливая на землю липкий свет. Звезды не уступали ей в яркости: их колкий блеск заглядывал в души тех
Было смертельно тихо и запредельно скучно.
Тиберий вздохнул полной грудью и ощутил, что ярость спала. Пусть человеческая оболочка Безымянного Короля и дальше чудит. В конце концов, кто он такой, чтобы осуждать бога? Может, Великий придумывает какой-нибудь хитроумный план... Да и что можно сделать с чужой глупостью? Ничего. Время всех рассудит.
Тиберий направился в сторону королевского гарнизона. Месяц хуфра закончится через несколько дней, за ней последует жестокий месяц сиф. Безымянный Король приказал в следующем месяце уменьшить количество палангаев на стенах города и отправить их на патрулирование улиц Юменты. И Тиберий за долгое время был согласен с решением владыки. Незачем гробить людей в морозы. Хотя старейшины совсем недавно предлагали через каждый эмиолиус ставить по жар-камню, однако эту затею Безымянный Король не поддержал.
Тиберий припомнил предыдущую человеческую оболочку бога - Доминика. Неужели он умер тридцать три года назад? Кажется, что еще вчера он правил твердой рукой Мезармоутом. Тиберий был уверен, что в Доминике преобладала душа Безымянного Короля. Его святейшество был мудр и строг.
Запорошенная снегом дорога петляла по мощеным улицам. Тиберий не спешил. Он наслаждался уединением и рассматривал окружающие его дома. В Юменте никогда не бывает такой тишины! Там никогда не затихают крики на рынках, никогда не перестают горланить уличные музыканты, и никогда не смолкают стуки кирок витамов. Венерандум же, казалось, был соткан из тишины: старейшины прятались либо в королевском замке, либо в своих домах, министры просиживали зады в муниципальных зданиях, а простые палангаи молчали на холоде, старясь сберечь тепло собственных тел.
"Зато Юмента больше Венерандума в несколько раз! И спрятаться в ней несравнимо проще"...
Дойдя до перекрестка, Тиберий свернул в сторону казарм. Он всегда поражался красоте зданий во внешнем городе. Многие из них построили тысячу лет назад! Когда Огненный Шар, ознаменовывающий смерть очередного тела Безымянного Короля, выкатывался из-за горизонта, то замок, казарма и жилище старейшин превращались в огромные темные монолиты.
Тяжело вздохнув, Тиберий надел маску. Её кожаная поверхность на морозе заиндевела и теперь неприятно холодила щеки и лоб.
Казарма напоминала формой тушу алахама - огромный продолговатый цилиндр с ножками-пристройками. Территория вокруг здания была многолюдной: туда-сюда сновали палангаи-охранники, а возле находившейся неподалеку королевской усыпальницы мисмар в красном кожаном плаще муштровал небольшой отряд солдат.
Тиберию отдавали честь как благородному прокуратору, но сам он не обращал внимания на проходящих мимо людей.
"Не время для ерунды. Успеть бы сделать все дела до появления Звезды Тестатема - и домой. К детям".
Перед ним открыли центральные ворота казармы, в лицо подуло сухим нестерпимым жаром, и Тиберий вошел в помещение. Внутри оказалось настолько сильно натоплено, что было больно дышать. Напротив гигантской кирпичной печи стоял худенький паренек в форме палангая. По левую сторону от него находился каменный стол, заваленный линумной бумагой.
Не говоря ни слова, солдат подошел к своему рабочему месту и плюхнулся на большущий резной валун, заменявший стул.
– Король бессмертен!
– бодро заявил он.
– Король бессмертен, - повторил Тиберий.
– Вы к кому, великий прокуратор?
– К главному кудбириону Нумерию Децимию Эроту Мерула.
Солдат кивнул, обмакнул писчую палочку в чернильницу и нарисовал на венерандском какую-то закорючку.
– Главный кудбирион Немерий, ваша светлость, находится в центральном зале, сразу же за этой дверью.
Брови Тиберия поползли вверх. Военный совет в неурочное время? Или же какой-то праздник?
Он толкнул поблескивающую металлом дверь, и на него навалились все звуки казармы: радостные крики, звон металла и бой кожаных барабанов. Палангаи непроходимой стеной столпились вокруг двух мужчин. Один был очень молод и худ. Черная накидка блестела металлическими бляшками в слабом свете жар-камней. Тиберий не без удивления опознал в юноше претора-демортиууса. Другой же мужчина, по всей видимости, был мисмаром. Его торс походил на выкованные из меди латы: блестящие в масле шары плеч, широкие грудные мышцы. Длинные могучие руки заканчивались широкими ладонями.
Тиберий взглядом отыскал главного кудбириона Немерея, стоящего чуть поодаль от толпы, и, не торопясь, двинулся к нему. Он уже пожалел, что не снял плащ возле входа. Духотища стояла такая, что в таком одеянии как у него можно потерять сознание.
– Здравствуй, Тиберий!
– поприветствовал Немерий. Голос звучал громко, а зеленые глаза радостно блестели.
Тиберий коснулся правой рукой сердца и поклонился.
– Ты с хорошими или плохими новостями?
– спросил кудбирион.
– Что у вас тут происходит?
– с улыбкой вопросом на вопрос ответил он.
– Празднуем посвящение палангая Медиуса в мисмары. Даже для этого пригласили демортиууса. Пускай отпустит грехи бедняге!
Тиберий бросил взгляд на толпу. Представление священнослужителя началось: он коснулся лба мисмара и начал произносить молитву, будто речитатив из песни богов. Окружающие их люди замолкли, пытаясь вникнуть в священные слова.
– Что-то демортиуус слишком молодой для претора, - прошептал Тиберий.
Немерий почесал кончик носа и ответил:
– Этот парень далеко пойдет. Как говорят, он может воспроизводить целые страницы из книги, только раз прочитав её. У него невероятный талант. Пророчат, что Секст может стать одним из самых молодых старейшин.
– Секст? Его так зовут?
Немерий кивнул.
– А сколько ему лет?
– спросил Тиберий.
Кудбирион сначала пристально посмотрел на него, затем облизал пересохшие губы и произнес:
– Двадцать шесть.