Я (не) ваша Лия!
Шрифт:
Мимо нас снуют девушки, одетые в одинаково серые или коричневые платья, с повязанными поверх черными передниками. Все деловито спешат: у кого в руках корзины с овощами или фруктами, у кого птицы кудахчут под мышкой или скрипят пустые ведра в крепко сжатых кулачках. Некоторые кивают мне и даже с тревогой оборачиваются вслед. Иные, беспокойно глядя на веревку, хмурятся и отводят глаза. Вижу одну хрупкую девушку, сильно выделяющуюся в ярком, охровом платье. Та единственная проходит мимо, даже не подняв рассеянного взгляда с гладкой, палево-белой брусчатки. Ну, а в целом мое появление очень даже тянет на фурор! Укрощение
В этом мире я сознательно еще ни разу не прибегала к экстрасенсорике. Во-первых, дело это энергозатратное и довольно выматывающее. В состоянии жуткого истощения терять последние крупицы сил совершенно не хочется. А, во-вторых, входя в транс, я становлюсь довольно уязвимой, почти переставая замечать происходящие вокруг меня события. Не особо приятно подставлять под удар свою ахиллесову пяточку, а уж в незнакомом и опасном месте тем более!
Я все еще нахожусь на грани измождения, мир вокруг меня все так же неустойчив, но тревога за Ардо вот уже много часов разъедает меня изнутри, не давая ни грамма покоя, ни душевного, ни физического — так что неведения я больше не выдержу. Ни минуты!
Покрепче взявшись за веревку обоими руками — на манеру слепой, оглядываюсь по сторонам. К счастью, идем мы по ровной дороге, никаких ям или дыр на пути не предвидится. На всеобщем обозрении, конечно, впадать в транс малоприятно, но ничего. Не сахарная, не растаю!
Иду за капитаном, сощурив глаза и уставившись в его затылок. Привычно отметаю окружающую реальность, ввинчиваюсь в чувства и мысли идущего передо мной человека. О чем ты думаешь? Чего ты хочешь? Ну-ка, раскройся, сладкий, расскажи мамочке!
Сначала влетаю в облачную мешанину самых разномастных эмоций. Гнев. Досада. Мстительная радость. Торжество. Цепляюсь за каждое ощущение, как за маячок, с которого то и дело соскальзываю в невнятное крошево чувств. И снова отчаянно ловлю очередную эмоцию. С трудом, хватаюсь за ярко выраженное ехидство. Углубляюсь в следующий слой. Бессвязные слова, формирующие обрывки фраз… И, наконец, легким ветерком до меня долетают мысли:
— Она так желала его побега… Заставила меня под диктовку… Меня, своего капитана… Пусть насладится последствиями… Ардо Кроу — глупец и предатель… Подстрекать к мятежу против левийского правительства… Просветленная Лия Клерр — невеста государственного преступника… Как ей, гордячке, такой поворот? Огорошить… Проучить… Пусть знает, к чему ведет своеволие… Но зачем, ко всем бесам, она понадобилась черным стражам? Верховный?!
Нога спотыкается о какую-то преграду. Недолгое ощущение полета, и в ладошки-коленки болюче врезается что-то невероятно твердое. Оглушенная, ослепленная трансом и внезапной болью, растерянно оглядываюсь по сторонам.
Я распласталась на пестрой, мозаичной плитке. Взгляд мой тут же натыкается на две пары мокасин, стоящих почти перед носом. Знакомую капитанскую обувку вкупе со специфичным запашком я игнорирую, а вот по незнакомой, испещренной затейливыми узорами, ползу взглядом вверх, до предела задирая голову.
Передо мной стоит облаченный в серебристо-белую кандуру мужчина. Сколько ему лет — неразрешимая загадка. Гладкая белая кожа сияет молодостью. Правильные, в целом, черты лица не портит даже крючковатый нос. Помнится, некий гуру физиогномики утверждал, что такая форма носа свидетельствует об исключительной проницательности, подозрительности
Маг учтиво тянет мне руку, предлагая помощь. Вкладываю свои пальцы в его холодную, твердую ладонь, неуклюже на нее опираясь, встаю. От его прикосновения зуд разом стихает, и я впервые за прошедший день вздыхаю с облегчением. Внезапно раздается холодный, металлический голос:
— Почему просветленная привязана к тебе веревкой, капитан?
— Прошу дозволения доложить об этом наедине, магистр. Разговор слишком серьезный. Не для чужих ушей.
— Ее уши не лишние здесь. Как и рот.
Капитан плотно сжимает губы, и я готовлюсь к знакомым скрежещущим звукам, но он берет себя в руки. Очевидно, скрежет зубами перед вышестоящими — признак дурного тона. Сир Крамер демонстративно поворачивается ко мне задом, а к магу передом, и снизив голос вдвое, почти до интимного шепота, начинает ябедничать. Впрочем, даже при такой диспозиции я отлично все слышу.
— Дева взбунтовалась против твоего решения, магистр. Потребовала написать грамоту от твоего имени, позволяющую ее жениху перейти через границу во Фрию, хотя ей прекрасно известно: это против наших традиций. Угрожала, что уйдет вместе с ним во Фрию, если откажусь писать.
— Ты утверждаешь, дева взбунтовалась против моего решения. Однако Лия Клерр здесь, в Белом Храме. Именно этого я и хотел. Насчет грамоты, разумеется, вышло недоразумение. Служительница не должна просить о таких вещах, поскольку о ее важнейших нуждах капитан обязан догадаться сам. Вынужден извиниться за действия капитана! — это уже сказано с самыми искренними интонациями в мою сторону. — Надеюсь, переход нашего брата во Фрию прошел благополучно!
Не веря своим ушам, слушаю, как маг чихвостит капитана. Хоть убей, не могу удержаться от такого же яркого, мстительного злорадства, которое только что считала у своего хейтера. Позволяю себе покайфовать ровно пару секунд… или чуть больше, а потом заявляю заступнику:
— Благодарю за участие, сир. Но капитан сказал чистую правду. Я вела себя неподобающе, поддавшись волнению за жениха. В знак своего раскаяния прошу разрешения отправиться в лазарет мыть горшки и стирать грязное белье!
Маг смотрит на меня столь же восхищенно, сколь яростно кромсает глазищами капитан. А что? Не только ты, сир Крамер, владеешь боевой тактикой! К тому же, чую, мне предстоит хорошенько попотеть, дабы заработать себе серебряный браслетик!
— Я ценю твою готовность к самопожертвованию, однако для Лии Клерр у меня есть миссия поважнее грязных горшков, — он берет меня под локоток, чтобы увести подальше от истекающего злобой капитана, но янтарный взгляд с досадой натыкается на веревку. Раздраженно щелкает пальцами перед узлом на моей талии. Веревка, икнув от испуга, послушно слетает на пол, и мы, наконец, беспрепятственно двигаемся в противоположную часть огромного, золотисто-белого зала.