Я (не) ваша Лия!
Шрифт:
Постучались. Ардо едва успел увидеть в дверном проеме красивое, женское лицо, как понял: он ошибся. Это не знахарка. Не может знахарка быть столь же прекрасной, как его Лия. Такие зеленые, лучистые глаза, волосы редкого, медного отлива есть лишь у одной девы… Но Лии здесь нет, не может быть, как бы ему не хотелось обратного! Значит, шли сюда напрасно. Отсюда им помощи жлать не придется. На этой мысли ноги его подкосились, и он мешком рухнул на землю.
Туман. Хаос. Пустота.
Голоса сквозь дымку бессознательности.
Его собственный и отцовский.
«Ты должен поехать с нами! Неужели
Отец. Когда ты успел позабыть, что обязательства перед отдельно взятым человеком не менее важны, чем перед целой страной? Что любовь не только толкает идти наперекор родне, но и, сжав зубы, противиться уготованной судьбе? Вспомни себя в юности, отец, и не требуй от меня того, что тебе самому оказалось не под силу!
Тихий голос матери: «В таком случае пройди это испытание достойно, сын. Если ты один, без нашей помощи, сумеешь добраться до Фрии, твой дед не посмеет сомневаться: я воспитала ему достойного преемника!»
Лучи света пронзили сомкнутые веки. Беспорядочно танцующие силуэты. «Ардо, где бы ты ни был, пусть твой бог исцелит тебя!» Лия… Ее голос доносился сквозь тьму… Обеспокоенное лицо тонким, утешающим покрывалом согревало душу, вдувало силы в грудь и призывало очнуться.
С огромным трудом он раскрыл глаза. В тот же миг раздался довольный писк рядом с ухом:
— Он ппроснулся! Ирга, ссмотри! Ттвои ччервячки помогли!
Разрази их гром! Все-таки червяки! Ардо поморщился, что не помешало ему наспех осмотреться. Тусклый свет, проходящий сквозь закопченные оконца, весьма символически освещал комнатушку. Печка, лавка, кособокий стол и немеренное количество растений, пучками развешанных по стене. То ли травы для зелий, то ли знахарка так от сквозняков спасается. Тем временем, в изголовье кровати проходил весьма оживленный разговор:
— Шшш… Что шумишь, окаянная? Время ему требуется, чтобы отлежаться. Без суеты да маеты. Тихо-спокойно.
— Дда, да, родненькая Ирга… Мможет, его… — с энтузиазмом стрекотала малая.
— Нет!
— А если ему…
— Нет!
— Нно ведь он…
— Угомонись, неразумная, кому сказано! А то щас отправлю тебя сваво волкодава кашей кормить. Зверь эту кашу жуть, как не любит! Вечно ему свежее мяско подавай!
— Ддавай кашу. Я оттнесу, ммне не ттрудно.
— Шш, елоза, не дерзи! Авось тогда поживешь с мое!
В поле зрения появилась седовласая женщина. За прошедшие годы морщины прилежно избороздили ее лицо, не оставив ни кусочка гладкой кожи. Тяжелые веки открывали водянистые глаза, которые сейчас строго зыркали на Ринку. Одета была чисто и очень просто — в пожелтевшую от времени рубаху да залатанный сарафан. С дряхлой шеи свисали деревянные амулеты, с пояса — пучки то ли волос, то ли шерсти. Или это зыбинский мох, дарующий мудрость и открывающий третий глаз? Ни дать, ни взять — типичная знахарка!
— Где та красавица? — прохрипел он.
— Ты про ту, что тебе дверь отворила, милок? — беззубо ощерившись, уточнила старуха.
— Да.
— Кхе, хе, хе…
— Но я же видел…
— Вопервую каждый видит во мне ту, что милее всех его сердцу.
— Привиделось, значит?
— Агась. Привиделось, миленький.
Показалось, наверно, и то, что над ухом раздался тяжкий вздох Ринки. Трудное место, обманчивое. Полное внезапных видений. Поди различи, где морок, а где явь. Словно по болоту идешь — каждый шаг ступаешь с опаской. Не знаешь, что под ногами, пока нога не нащупает твердь или не погрузится слишком глубоко в жижу без дна.
Он с трудом уселся. Оказалось, что его тело до сих пор согревало лишь потрепанное, шерстяное одеяло. Одежда выстиранная и высушенная лежала в изножье кровати. Потянулся за штанами и начал одеваться, краем глаза отметив смущенно отвернувшуюся Ринку. Голова все еще гудела, раны саднили при каждом движении, но сил заметно прибавилось.
— Нам надо идти.
— Куда, милок, засобирался-то? В расставленные силки забиться невтерпеж?
Ардо нахмурился и пытливо уставился старухе в глаза. Что стоит за ее словами? Угроза? Предупреждение? Недобрая шутка? Или причина проста — знахарка боится, что он уйдет, не заплатив?
Он нащупал отощавший кошель под рубахой, достал оттуда пару талов и протянул бабке в оплату ее трудов, но та морщинистыми, сильными пальцами отвела его руку.
— Не нужно мне твоих денег. Ты, милок, лучше такую вещь мне скажи! Знаешь ли ты, что на девке твоей печать заклятья лежит?
— Какого?
— Она всем ближним одно лихо несет. Девка-то добрая, ладная. Но против печати разве попрешь? Ты, горемычная, ведь и сама замечала: куда не примкнешься, людям одни беды с тобой, — обратилась старуха к Ринке и та снова вздохнула. — Но ты не горюй, девка! Я тебя к себе возьму, так и быть! Есть у меня защитный амулет. Печати с тебя не снимет, но меня от него охранит. Будешь мне помощницей на старости лет. Травки тебя научу собирать, врачевать научу. Чую, есть в тебе задатки.
— Кто наложил на нее заклятье? — полюбопытствовал Ардо.
— Ведьма, кто ж еще? — подивилась вопросу знахарка.
— Ведьма наложила, ведьма и снимет.
— Ну, как хошь, миленький. Дело твое… Или можа всетки отдашь? Куда девку с собой-то потащишь? Что тебе до нее? Чай не родная тебе?
Ардо помолчал. Даже не увидел — почувствовал, как в этой нависающей тишине у Ринки уныло поникли узкие плечики и подурнело от грусти лицо. Снова оказаться брошенной да еще в столь сомнительном месте — радости маловато.
— Я за нее отвечаю.
— Ладно. Ну отвечай тогда дале, коли так сильно хошь. Раз уж я такая щедрая сегодня, дам те, миленький, добрый совет. Коли надобно вам через границу перейти, на заставу идти не советую. Село у нас приграничное, мы первее всех новости узнаем. Люди сказывают, что какой-то фрийский душегуб вчерася там толпу народа поубивал. Ищут его теперь. Награду предложили. Уж я-то их кровавыми монетами точно умываться не собираюсь, но других желающих вдоволь!
— И как он их поубивал? — натянуто поинтересовался Ардо, проверяя содержимое ситы. Облегченно выдохнул. Все при нем. Честная знахарка им попалась. Порядочная.