Я — не Я
Шрифт:
Что Елена? — спросил Запальцев. держа весло над головой Неделина.
Разве она тебя не поправляет? Она не любит, когда неправильно говорят, изумлённо произнёс Неделин.
Бить, конечно, надо было ребром весла, но Запальцев ударил плашмя — для того, чтобы не было крови? — или пожалел? пожалел сделать слишком больно до того, как утопить?
Неделин поднял руки, но не успел подставить их под удар — весло стукнуло и соскочило с головы вбок. Неделин сел на борт, лицо исказилось от боли. Запальцев, мучаясь от вида этой боли — на лице, которое ему так знакомо, на своём бывшем лице! — второй раз занёс весло и ударил плашмя, сбоку, сшибая Неделина в воду и недоумевая, зачем он это делает.
Глава 45
Всплеск — и тело скрылось в воде. Неделин, бросив весло, подскочил к борту, вцепился в тело руками, оно шевелилось безвольно, безжизненно. Он повернул лицом вверх, глаза Запальцева были закрыты. Что ж делать-то, Господи. Оглядевшись, Неделин увидел моток верёвки, обвязал этой
Всё в порядке! — закричал Неделин. — Всё в по рядке, дорогой ты мой! Ты жив!
Сволочь! — прохрипел Запальцев.
Сволочь, сволочь, как и ты! — бодро успокоил его Неделин. — Не надо было нападать, голубчик. Надо было честно обменяться!
Отдай! — Запальцев схватил его вялыми руками и попытался трясти. — Отдай, всё равно тебе не жить!
Ну знаешь ли! Я ведь и к рыбам могу отправить. мотор вон к ногам привяжу и будешь на дне стоять, пароходам честь отдавать. Так что лучше не рыпайся.
Не хочу, — сказал Запальцев.
Стыдно! — сказал Неделин. — Каждый должен отвечать за себя; а так, чтобы я не я и рожа не моя, — нет, брат, не выйдет!
Ты ещё мне мораль читать будешь, сука рваная? Действительно, подумал Неделин, с его стороны морализаторство вовсе неуместно. Но вот потянуло же что-то за язык.
Как этой дурой управлять? — спросил он. — Или сам домой отвезёшь?
Запальцев прочухался, и в его голове первым делом зашевелились конкретные мысли.
Учти, всё перепишешь на моё имя. Дачу, машину, катер. Нет, на моё имя нельзя, меня ищут. На другое лицо.
Ладно.
Все кооперативные дела тоже передашь мне, то есть они у меня и останутся.
Тоже через другое лицо?
Тоже. Леночке сделаешь какую-нибудь гадость, чтобы она тебя разлюбила. А я её опять подхвачу.
Я попробую. То есть я просто удалюсь от всего.
Скотина ты.
Не ругайся. Это — игра природы…
Глава 46
Вечер.
Жена ставит перед Неделиным тарелку с ужином: макароны и две котлеты. Говорит про ужасные времена, даже макароны трудно достать, а котлеты, извини уж, из готового фарша, купленного в кулинарке, да и то по случаю, всё исчезает, всё, — не очень противно?
Нормально, говорит Неделин.
Елена про что-то рассказывает, он не слушает, зная, что и для неё самой это исполнение ритуала, надо ведь как-то, надо ведь что-то, надо жить.
Она говорит, а сама кладёт перед ним газету, он ведь всегда ел с книгой или газетой. Неделин делает вид, что читает, но на самом деле читать давно уже не может, ничего не может читать в газете: ни агонизирующих передовиц, призывающих к укреплению партийных рядов (поскольку газета называется «Коммунист»), ни более или менее содержательную серёдку газеты, ни даже объявления и прочую мелочь на последней полосе. Всё тревожит, бесит, раздражает, всё сразу же, с места в карьер, заставляет скакать мысли, воспаляет мозги — а он этого не хочет. Ну вроде что такого, если скользнуть глазами по объявлению: «Утерянную лимитированную книжку (чеки с 489802 по № 489825) арендного коллектива скреперистов УМ объединения „Агро-промдорстрой“ с остатком 31 860 руб. 80 коп. СЧИТАТЬ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ». В голове же Неделина всё начинает колобродить, он злится на дикое слово «Агропромдорстрой», злится на то, что не понимает, что такое УМ, он представляет, как доверенное лицо этого самого арендного коллектива, какой-нибудь хваткий деловой человек, отмечая финансовую или деловую удачу, наклюкался в ресторане, по дороге домой падал и валялся — и потерял лимитированную книжку, и его теперь презирают товарищи, а может, и изгнали из арендного коллектива скреперистов, его ругает жена, его не уважают дети, он пьёт с горя… а что такое скрепер, кстати? — что-то связанное с разрытием и перевозкой земли — и возникает перед глазами картина какой-то стройки, рабочие возятся. В холоде и грязи, поскольку осень, тоска-то какая, но вот перерыв, зашли в будку погреться, выпить чаю, а то и водки, а водку нынче достать не так просто, некоторые наловчились гнать самогон и уверяют, что это даже лучше водки, а что если тоже взять и сделать самогонный аппарат? — и цепляются, цепляются мысли и образы, лезут и лепятся, мучают, и хочешь отвлечься, думать о другом, и уже вроде получается, но как будто вдруг включают радио: «Утерянную лимитированную книжку…» — и всё пошло-поехало заново.
И поневоле начнёшь читать другое что-нибудь в газете — чтобы отвязаться от этой колобродицы.
А другое и того хлеще: «Объединение разнобытовых услуг „Эра“ реализует траурные венки по Различным ценам (ОТ 11 ДО 28 руб.).
К чёрту газету — сделал вид, что всё просмотрел и не нашёл ничего интересного. Отложил. Елена чай наливает и отрезает кусок яблочного пирога. Испекла, ждёт похвалы. Прекрасный пирог. Радио долдонит о современной жизни: новости и проблемы. Чей-то елейный голос: «Сейчас всем нам нужно задуматься о возрождении культуры, о возрождении святынь. Недавно я был в заброшенной деревушке, осталось всего несколько семей. Но какая там сохранилась церковь! Если её отреставрировать…» — и представляется деревушка на угоре, и речка там, и лес, но осень, слякоть, сгорбленная старуха выходит из дома с ведром, бредёт к колодезю, опускает ведро на «журавле», достаёт, перебирая сухими руками. Господи, отчего так тошно-то? Выключить радио.
Телевизор бесит ещё больше, поскольку к слуховым раздражителям прибавляются зрительные. Гнетёт публицистика с её анализом несчастной жизни, хочется крикнуть: да знаю я, знаю! Информация со всех сторон, изо всех стран — и каждое слово как щелчок по больному месту, даже если сообщается что-то нейтральное, даже если приятное: в стране такой-то, городе таком-то открыт театральный фестиваль, честь открыть его предоставлена советским актёрам и т. п. Какие фестивали, какая честь, о чём вы? Морочите друг другу головы, веселитесь, идиоты, радуетесь — чему? Неделин смотрит в программе, не будет ли чего лёгкого? Ага, вот музыкальная передачка, вот комедия, именно такая, какую хочется увидеть: глупая, лёгкая. Но и музыкальная передача разбередила с первых минут: поёт, играя глазами и совершенно голыми ногами, певица, и Неделин, раньше тихо и смирно позавидовавший бы тому, кого любит эта миловидная-таки певичка, сейчас злится, не веря бодрости её припрыгивании и ужимок, не веря в искренность её белозубой улыбки, не веря заманчивости нарисованных глаз; врёшь, милая, врёшь! — у тебя за плечами спаньё со всеми подряд ради выхода на эстраду, ради показа по телевизору, у тебя семь абортов, гинекологические неприятности, головная боль, любовник-извращенец и муж-алкоголик, и дочку ты сдала в Дом малютки, и как ты ни пытаешься заработать, а колготки-то сама себе штопаешь, знаю, знаю-поэтому не ври, зачем врать? Комедия, ожидаемая с нетерпением, облегчения не приносит, вместо того, чтобы вникнуть в похождения героя думаешь о том, насколько неприятно было ему, например, падать в холодную воду, как надоела ему во время съёмок эта катавасия — и насморк заработал, из-за которого нельзя несколько дней играть в театре, ведь совмещать приходится, и давление поднялось: не молоденький уже, и режим не позволяет выпить водки с перцем да полежать три дня. Или вместо действия следишь за массовкой, толпящейся на задворках кадра: вон паренёк старается, изображая удивлённую толпу, хочет, чтобы в артисты взяли, вон кто-то тощий без зубов — нанялся в массовку ради похмельного рубля, а жара на всех давит, это видно, все обливаются потом и клянут режиссёра, заставившего в десятый раз делать одно и то же. Глупо, грустно, гадко. Что? Жена что-то говорит, Неделин старается понять её речь и ответить, но ничего не понимает, смотрит только на её шевелящиеся губы и вспоминает, какая на них утром была помада, ведь, кажется, была какая-то или она не красит губы, нет, вроде красит, но какой? — алой? тёмно-красной? светло-розовой? — Неделину хочется спросить, но слишком уж идиотским будет вопрос. Завтра утром не забыть посмотреть. Бедные женщины, сколько усилий, чтобы быть красивее, а толку — шиш. Но почему она, едва придя домой, тут же стирает помаду (если была помада) и смывает тушь с ресниц, тушь есть наверняка, это он точно знает, без неё лицо у Елены становится совсем Другим, — а почему не красятся мужчины? Нет, действительно. если они причёсываются, чтобы казаться лучше-то почему бы и не красить глаза и губы? Хотя, говорят, уже красят.
Так, думая о постороннем, Неделин досматривает комедию до конца. Пришёл старший сын Виктор, который заканчивает школу в этом году, и с ним давно уже надо бы побеседовать по родительскому долгу. Неделин подходит к Виктору, заводит разговор о планах, Виктор отвечает туманно и нехотя, чему-то усмехаясь; над отцом, что ли, смеётся? — за что? Запальцев уверял, что у них были прекрасные отношения — на какой почве, спрашивается? Ты не хочешь всерьёз подумать о своём будущем, говорит Неделин, а пора, давно уже пора — и сам с отвращением слушает свой голос, комкает воспитательную беседу, машет неопределённо рукой: живи, мол, как знаешь.