Я – не заморыш
Шрифт:
– А что ж они не обращаются?
– Ну, сам понимаешь, считай, еще малолетки, – стал отмазывать дедок моих сильно стеснительных будущих родителей.
– Ну уж и малолетки, – хмыкнул Трофимович. – Свадьбу играть не малолетки, а вопросы решать – малолетки. Так не бывает.
– Ну, Трофимович, уважь. Должником твоим буду…
– Да ты и так мой вечный должник! Постоянно под градусом, комбикорм да молоко на ферме приворовываешь. Что, думаешь, я не знаю? Другой бы на моём месте тебя давно выгнал с работы, а я всё терплю.
– Ну так я ж пашу как трактор, Трофимович! Я же безотказный в работе.
– Ладно,
– С грамотёшкой-то нормально, техникум заканчивает. Только ты, Трофимович, не того… Не балуй, хоть ты и мой начальник, а дочку в обиду не дам. – Дедок сжал мозолистыми руками отполированный черенок вил. Вилв – это те, которыми сено раздают скоту и навоз, извиняюсь, в стойлах убирают. С четырьмя острыми зубьями.
– Слушай, ты пришёл вопросы решать или как? Ладно, – смягчил тон завфермой, – будем думать. Раз Трофимович обещал, значит, Трофимович сделает. Выйду на самого военкома!
Короче, связался заведующий МТФ с каким-то военкоматским, чтобы отмазать батю моего от армии. Хотя папа реально тогда болел желудком и был у него дефицит веса, я ж говорил. Но отмазывать всё равно надо было.
Знакомец Трофимовича оказался не военком, а всего лишь толстый прапорщик из этой конторы. Короче, переложил он, этот прапорщик, папину папку с документами куда следует. Точнее, куда не следует, ну и про него, про моего будущего батю, военкоматские как бы забыли. Понятно, что и завфермой, и военкоматский прапорщик помогали скотнику отмазать зятя от армии не задарма.
– Значит, так. Выходишь в ночное дежурство, – дал распоряжение моему деду Трофимович. – Двух тёлочек красно-пёстрой породы выведешь через задние ворота. Там будет ждать тебя машина. Твоё дело погрузить животину и держать язык за зубами. Сам понимаешь, это лично для военкома, у него в степях брат-фермер скотину держит.
Дедок мой Кирилл, вечно выпивший, пошёл ночью на ферму по-трезвому и вывел оттуда двух тёлочек. В условленном месте, за скирдой соломы, ждала «буханка» – это «уазик» типа «скорой помощи». Два ведущих моста – я сейчас разбираюсь. Прёт по полям, по пустырям как танк!.. Ну, сейчас не об этом. Короче, погрузили двух тёлочек в эту самую «буханку». А моему деду и говорят мохнатые мужики с золотыми зубами:
– Эй, зоотехник, давай ещё одну тёлочку… Это между нами, никому не болтай.
Дедок мой был простым скотником, а не зоотехником. Потому он даже загордился, когда его так назвали. Зоотехник же на ферме тоже большой начальник! Потому дед и пошёл за третьей тёлочкой – опять же долги за дочкину свадьбу не все отдал.
Мохнатые с золотыми зубами тут же рассчитались за третью «лишнюю» телку. Правда, чуть не доплатили – сказали: «Потом…». Всё вроде прокатило спокойно…
Трофимович списал, понятно, двух телочек как падёж. То есть что они издохли. А что тут такого – скот на колхозных фермах, бывает, дохнет, это люди умирают. Хотя не все – некоторые дохнут.
Дед мой скотник Кирилл – умер. Только успел расплатиться с долгами – и тут же разрыв сердца. После того, как «таблетка» увезла трёх красно-пёстрых тёлочек мясомолочной породы в голую степь. Там
Трофимович на похоронах сказал:
– Кирилл – настоящий мужик, хорошо умер, никого не потянул за собой.
Помощник участкового, который там тоже был, спросил:
– А кого он должен был потянуть за собой?
Завфермой прямо на похоронах нагло так засмеялся:
– Догадайся с трёх букв…
Молоденький сержант недогадливый оказался. Но потом по службе у него попёрло – звездочку на погоны получил, участковым назначили и всё такое.
3. Кесарю – кесарево, а кесарёнку… лужа безденежья?
Короче, через год, уже после смерти деда Кирилла, предстояло родиться мне. Как оказалось, одному. В подробности вдаваться не буду – это для категории «16+», а я – «14+» … Одно скажу: скорее всего, я был самым дохлым, извиняюсь, сперматозоидом. Мама тогда заканчивала технарь, то есть сельхозтехникум, и постигала науку – как хранить зерно. А папа в это время из колхоза ушёл – там вообще не платили. Работал он газонокосильщиком в райцентре в «Зеленстрое». Всё лето и всю осень косил траву вдоль дорог и на газонах – глотал пыль и копоть. Вообще-то это была единственная газонокосилка у них на работе, так что бате повезло. Видать, от придорожной пыли и выхлопных газов, которые глотал отец, я и вышел заморышем.
Мама, вынашивавшая меня, зубрила бесполезную технологию переработки зерна. Видно, сильно перезубрила, потому к учебе у меня стойкая аллергия. Это врожденный рефлекс. Или приобретенный?
Короче, тут всё понятно: если я такой – без тяги к учебе, то виноват в этом, наверное, мамин сельхозтехникум, а заморыш – потому что батя выхлопных газов и пыли наглотался. Я так стал думать давно, ещё когда в первом классе учился, потому что всезнающая медсестра тётя Галя сказала:
– Это мама в техникуме переучилась и отбила охоту к учебе у дитя ещё в утробе, а отец выхлопных газов наглотался, вот и результат.
Кстати, когда я родился, тётя Галя, посмотрела на меня и сделала вывод:
– Этот – не жилец…
Я на неё не в обиде. Она ж медичка. А сказала так, потому что я был как вялый огурец – худющий и сморщенный, да ещё синий.
К тому моменту, как мне появиться на свет (уже затравленному маминой зубрежкой и нанюханному папиным бензином), мама моя лежала в больнице на сохранении плода. Плод – это, значит, я.
Не помню, как я барахтался в утробе матери, но… запутался в собственной пуповине. Про это я услышал лет в пять, когда между собой разговаривали соседские тётки. Я тогда смотрел на свой пупок и не представлял, как можно в нем запутаться. Оказалось, пупок – это не пуповина. Ну плавал я плавал в маминой утробе, как космонавт в невесомости, и запутался. Пуповина, которая вовсе не пупок, обвилась вокруг моей шеи.