Я не жертва
Шрифт:
Мне казалось, я слышала, как хрустят мои суставы, вылезая из пазов. Я еще пыталась что-то сделать, вырваться, но силы были не равны… одним рывком он вытянул ремень из брюк и что есть силы ударил меня им по спине. Я взвыла от дикой боли. Искры перед глазами превращались в красочный фейерверк, а мои внутренности жгло раскаленным огнем.
– Не надо, пожалуйста! – я пыталась закрыть тело руками, но удары сыпались один за другим, обжигая ноги, бедра, плечи и оставляя длинные красные стрелы.
Не знаю сколько все это продолжалось…
Возможно, я отключалась иногда, возможно нет. От дикой, всепоглощающей
Когда, в какой момент эта пытка закончилась, я не знала. Не понимала. Даже если бы меня спросили какой сегодня день недели, время суток, я бы, наверное, долго вспоминала, прежде чем ответить.
Отчим, с красными от ярости глазами, с безумным и странным взглядом и искривленным в гримасе ртом погладил меня по голове и тихо прошептал на ухо:
– А мама ничего знать не должна…, и никто не должен…
Я так и лежала, уткнувшись лицом в пропахший его потом плед, и только иногда судорожно вздрагивала.
– Ты поняла?! – прошипел он.
Но я в ответ лишь всхлипнула. Тогда он схватил меня за волосы и больно дернул их вверх, так что я снова завизжала словно поросенок.
– Ты можешь, конечно, рассказать им всем… Ну да, почему нет? – засмеялся вдруг он, – пусть все смеются над тобой. Надо же, девке пятнадцать, а я ее за блядство папочка ремнем отстегал. А еще ты можешь рассказать им, как хотела стать шлюхой. Все-таки тебе повезло, что есть я.
– Пустии…
Я вцепилась в его руки, пытаясь ослабить хватку. В глазах потемнело от боли и ярости.
– И вот еще что, – он все-таки отпустил меня, и я с громким всхлипом упала на пол, – если я еще раз узнаю, что ты собралась с кем-то спать, я тебя убью.
На этих словах отчим подмигнул мне и посвистывая вышел из комнаты.
Мир не менялся. В окно все так же светило солнце. Скрип давно не смазанных качелей разрезал полуденную тишину летнего зноя, впиваясь в мозг своей противной монотонностью. Какие-то отдаленные голоса ребятни во дворе, визг тормозов, пение птиц – все это никуда не исчезло, продолжало как прежде жить своей жизнью. И все так же лилась музыка из нового магнитофона…
Yesterday
all my troubles seemed so far away,
Now it looks as though they're here to stay.
Oh, I believe in yesterday.
Suddenly
I'm not half the man I used to be,
There's a shadow hanging over me.
Oh, yesterday came suddenly.
(The Beatles, Yesterday)
А мне предстояло прожить с этой тварью еще долгих пять лет…
***
Я смотрела на свое отражение в ванной и не могла поверить, что все это правда. Мне казалось, что я проснусь и тогда…
Я так никому ничего и не сказала. Мне было стыдно, ведь тогда все и правда могли узнать, что я хотела переспать с Вовкой.
Но самое ужасное, что мама, моя родная мама, видела эти следы от ремня. Она видела их и ничего не сказала. Значит она была в курсе, откуда они у меня и ее это вполне устраивало.
Отношения с мамой у меня всегда были натянутыми, отчасти от того, что она редко кого пускала в свою душу, включая нас, детей. Также она особо не интересовалась нашими делами, лишь делая вид, что ее хоть как-то волнует учеба и досуг дочерей.
В принципе, нас с Юлькой это вполне устраивало, по крайней мере меня уж точно. Вернее, не так… пока я была маленькой мне порой сильно не хватало ее поцелуев на ночь, ласки, слов поддержки. Мама редко приходила на утренники в детском саду, еще реже на школьные собрания. Мама никогда не спрашивала с кем я гуляю и во сколько приду домой. Она не звала меня обедать, или одеться потеплее. В общем и целом, вся ее забота сводилась к тому, чтобы мы были более-менее сыты, одеты и ни в чем не нуждались. В холодильнике всегда было много еды, вкусной и разнообразной, чего не было у большинства моих сверстников. Шкаф ломился от импортной одежды, модной и яркой. Я всегда ездила во все школьные поездки, посещала всевозможные кружки и секции.
Единственное, чего у меня никогда не было, так это обычного материнского тепла.
Со временем я научилась с этим жить и даже была рада, что в отличие от большинства моих подруг лишена излишней родительской опеки.
Мать более-менее оживала с появлением в ее жизни мужчины. Нет, не так. С появлением Мужчины, которого она тут же ставила на божничку и принималась ему истово преклоняться. Мне кажется, она и детей-то рожала в угоду им, мужчинам.
Вначале появилась я, став обожаемой дочкой своего отца. Папа погиб в автомобильной аварии, когда мне было всего шесть, и хоть это было очень и очень давно, я до сих пор помню то снежное утро, когда в дом постучались люди в форме.
Спустя время у мамы появился новый муж, а за ним и Юлька. Вот уж за что стоило сказать им спасибо, так это за сестру. Хоть и была у нас разница в шесть лет, однако Юлька стала мне самым родным человеком на свете…
Через семь лет и Юлькин отец исчез из нашей жизни, и его место почти сразу занял дядя Витя.
Дядя Витя не любил маму.
Это видела я, это видела даже мелкая Юлька, только мамины глаза светились от счастья. Но все это было полбеды. Вскоре после своего появления дядя Витя начал избивать маму, унижая ее перед нами, он кричал, что она старая и некрасивая, хотя маме было всего-то тридцать три года и была она очень красивой женщиной.
При этом я все чаще замечала его странные взгляды на себе. Но прежде он никогда меня не бил.
***
Спустя всего день после случившегося с отчимом я вышла за хлебом в соседний с домом магазин и тут услышала:
– Эй, привет!
Я вздрогнула и обернулась. Прислонившись спиной к бетонной стене блочной девятиэтажки стоял сам Вовка Гришин.
Я была уверена, что он сказал это не мне и даже обернулась в поисках того, кому адресовалось приветствие. Но рядом никого не было, а значит это мне Вовка сказал «привет»?!