Я, оперуполномоченный
Шрифт:
– Прямо сейчас?
– А чего кота за хвост тянуть?
– А где этот приёмный пункт?
– На Ленинском… Мигом дотопаем… Только ко мне нырнём по дороге…
– Зачем?
– Инструмент прихватим, – улыбнулся Груздиков. – Не зубами же замок перегрызать…
Когда они добрались до дверей приёмного пункта, уже смеркалось. Неподвижная тишина вселяла уверенность.
Провозившись с замком, Фёдор наконец распахнул дверь и бросил победный взгляд на Алексея.
– Давай внутрь, – скомандовал он, заталкивая гаечный ключ за пояс. – И быстро, Лёха, быстро…
– Быстро, – понимающе кивнул Сошников.
Внутри
– Сюда, – указал Фёдор, – здесь то, что после ремонта…
– Что брать-то? – шёпотом спросил Алексей, сильно пригибаясь, будто шагал по обстреливаемому окопу.
– Это и это. – Груздиков указал рукой на ближайшие магнитофоны «Panasonic» и радиоприёмник «Спидола». – Всё! Даём дёру!
И он метнулся к выходу, прижимая к груди переносной телевизор «Юность» красного цвета.
– Может, ещё чего прихватим? – В голове у Алексея кружилось и оглушительно стучало.
– Быстро отсюда! – Фёдор пнул коленом Сошникова и выбежал наружу.
Некоторое время они бежали молча. Затем Сошников прошипел:
– Федя, меня сейчас вырвет… Не могу больше…
Они остановились, и Алексей упал на колени, не выпуская, впрочем, прижатых к животу магнитофонов. Ткнувшись лбом в кирпичную стену, он громко отрыгнул и закашлялся. Груздиков увидел, как приятеля стошнило.
– Пережрал, что ли? – сочувственно спросил он. – Мы ж не так много выпили… Или нервы?
Сошников молча кивнул и вдруг засмеялся.
– Федя, а ведь мы рублей на пятьсот взяли… Верно?
– Надо же когда-то начинать. Кучер прав: если рисковать, то уж не по мелочам. Хватит по табачным киоскам шарить…
– Хватит.
– Ты вставай, – деловито распорядился Фёдор и огляделся. – Нам надо аккуратненько, чтобы никто не засёк нас… Ты валяй к себе, а я к себе пойду… Добредёшь?
– Да у меня всё в норме, Федя. – По лицу Сошникова блуждала рассеянная улыбка, глаза счастливо сияли. – Мы с тобой здорово всё сделали…
– Здорово будет, если каждый из нас до хаты доберётся без проблем…
– Знаешь, я теперь с тобой на любое дело пойду.
– Кураж появился?
– Ага! И Наташку мы теперь по полной программе оприходуем.
– Да уж, – задумчиво ответил Груздиков.
В середине мая Смелякову выделили комнату в коммунальной квартире на втором этаже добротного кирпичного дома. Она была значительно больше той, которую он снимал у Дениса, но совсем необжитая. Похоже, там давно никто не бывал, всюду толстым слоем лежала пыль, пахло плесенью. В первый же выходной день Смеляков устроил генеральную уборку, чтобы превратить затхлое пространство в нормальное жилое помещение.
Окна выходили на Ленинский проспект, и Виктор иногда по вечерам усаживался с ногами на широкий подоконник и, распахнув окно и внимая свежим запахам весны, в задумчивости глядел на проезжающие автомобили.
«Вот у меня теперь есть свой уголок, своя комната, – улыбался он. – Теперь уже всё совсем по-людски. Можно обустраиваться. Только вот что это значит? Как обустраиваться? Мебель, что ли, завозить? Диван тут имеется, шкафчик платяной обшарпанный, но всё-таки крепенький. Что мне нужно для жизни? Книжные полки соорудить? Так ведь книг-то всё равно мало. Впрочем, книгами я понемногу обрасту… А что ещё мне надо для дома? Я же почти всё время на работе провожу, не очень-то я домашний человек… Многие из моих одноклассников давно женились, впряглись в семейную жизнь. А я? Завидую ли я им? Хочу ли я обзавестись семьёй? Пожалуй, нет. У меня на женщин-то пока и времени совсем нет, а уж к каким-то серьёзным, постоянным отношениям я тем более не готов…»
Он невольно подумал о Вере.
«Верочка… Вот если бы с ней связать жизнь. Мне с ней уютно, спокойно, легко. Только всё это – исключительно товарищеские отношения… А ведь она очень интересная женщина. Настоящая женщина. Но почему-то я боюсь о ней думать в этом ключе… Может, я сдерживаю себя? Заставляю себя видеть в ней лишь друга? Если так, то я просто дурак…»
В коридоре сильно пахло варёным луком и стиральным порошком. Соседи, зная, что Смеляков работает в уголовном розыске, старались вести себя незаметно, когда он был дома. Прислушиваясь к их приглушённому разговору за стеной, Виктор вспомнил, как года четыре назад Андрей Сытин познакомил его с Тамарой Александровной Щёлоковой, некогда работавшей переводчиком в МИДе. Смеляков в то время срочно нуждался в преподавателе английского языка, потому что близилась сессия, а у него английский был, как говорится, на нуле. Тамара Александровна согласилась выступить в роли репетитора, но выдвинула условие.
– Я не возьму с вас ни копейки за уроки, Виктор, но вы должны пообещать мне, что будете приходить ко мне домой в милицейской форме, – сказала она.
– Зачем же, Тамара Александровна?
– Так надо… Это и будет ваша плата за уроки.
И только придя к ней на первое занятие и увидев соседей по коммуналке, Виктор понял, для чего потребовалась его форма. Сморщенный, лысый, насквозь провонявший перегаром мужичок в обвислой тельняшке едва не поперхнулся, увидев вошедшего милиционера.
– Здрасьте, гражданин начальник, – прошамкал мужичок, дыхнув на Смелякова гнилыми зубами, и задом прокрался к своей двери.
Из дальнего конца вынырнула громадных размеров тётка, свирепо вращая глазами, и гаркнула:
– Кого там чёрт принёс?!
Но при виде милицейской формы она остановилась и елейным голосом, вымучив на своём рыхлом лице доброжелательную улыбку, проворковала:
– Добрый вечер… А мы не вызывали никого, мы всё сами уладили. Вот Николаич уже успокоился, не бузит… У нас всё хорошо, тихо, товарищ милиционер…
– Здравствуйте, Виктор, – вышла из своей комнаты Тамара Александровна и, глянув мельком на могучую соседку, пояснила: – Это ко мне, Эльза Константиновна…
Смеляков приходил на занятия дважды в неделю, и вскоре Тамара Александровна сказала ему:
– С того дня как вы появились, Виктор, я чувствую себя как за каменной стеной. Я не слышу больше ни единого грубого слова в свой адрес. Теперь вы понимаете, почему я просила вас приходить в форме? – Она печально улыбнулась. – Есть категория людей, которая ни в грош не ставит чужой покой и уважает только силу и власть. К сожалению, мои соседи являют собой худшие образцы этой категории. Вы даже представить не можете себе, как они измывались надо мной… Зато теперь все они – сама любезность…