Я, оперуполномоченный
Шрифт:
– Но зачем?
– Одни и те же пальцы на разных кражах, Сергей! Это означает, что все эти кражи объединяются в одно дело! И тем самым у Болдырева по отчётам получается меньше «висяков». Ну сукин сын, ну прохвост! Я ему задам перцу!..
В тот же день Носов вызвал Болдырева к себе, но о причине даже не обмолвился.
– Добрый день, Владимир Сергеевич, – бодро начал Болдырев.
– Здравствуй, Фёдор Фёдорович, здравствуй. А ну, – майор указал на кресло напротив себя, – присаживайся. Очень мне хочется тебя послушать.
– О чём рассказывать-то? – не понял Болдырев.
– Да вот хотел узнать, где
Болдырев насторожился:
– Чего-то я не пойму, о чём речь…
– Не понимаешь? Вот оно что… Ну тогда я тебе коротко: насчёт пальцев твоего Смелякова, которые ты так щедро нам подпихнул на декабрьских квартирных кражах.
Лицо Болдырева вытянулось.
– Вижу, ты вспомнил, – ухмыльнулся Носов беззлобно. – Ну так слушай: за сообразительность я тебя хвалю, однако если ещё раз учудишь что-нибудь этакое, то не обижайся уж, но я тебя в три шеи с работы выпру…
Болдырев молчал, поражённый до глубины души. Внезапное разоблачение буквально лишило его дара речи.
– Ты же парня мог под монастырь подвести! – Носов поскрёб подбородок.
Болдырев продолжал молчать.
– Вот, собственно, и всё, что я хотел сообщить тебе, – сказал Носов и улыбнулся, глядя в растерянное лицо Болдырева. – Ты глазами-то не верти, фокусник-мистификатор. Езжай к себе, у тебя дел полно, нечего у меня в кабинете штаны просиживать… Да, и ты уж никому не вздумай рассказать об этом…
– Владимир Сергеевич, – промямлил Болдырев, – а как же это вдруг выявилось? Обнаружить-то никак нельзя было, что пальцы принадлежат Смелякову…
– Пусть это останется моей маленькой тайной… Ну всё, валяй, а то у меня дел по горло…
ГЛАВА ШЕСТАЯ. АПРЕЛЬ 1980
Алексей Сошников, долговязый девятнадцатилетний парень с длинными волосами, стоял возле киоска «Союзпечать», сунув руки в карманы расклешённых брюк, и курил. Безучастно глядя себе под ноги, он вдавливал в асфальт сплющенную крышку пивной бутылки.
– Привет! – Около него остановился Фёдор Груздиков, такой же длинноволосый, но с более грубым лицом.
Он был на год младше Сошникова, но из-за расплющенного в драке носа казался заметно старше.
– Ты чё опаздываешь?
– А ты торопишься, что ли? Я, между прочим, с работы иду… Дай курнуть.
– А куда свои подевал?
– Дома забыл, – беззаботно отмахнулся Груздиков.
– Жлоб ты, Федька. Из-за копейки удавишься, – лениво констатировал Сошников и протянул пачку «Явы».
Они неторопливо пошли вдоль улицы.
– Жлоб ты, – всё тем же тоном, без тени укора, повторил Алексей. – Ты ж из тех пяти блоков взял себе три, и уже всё куда-то сплавил…
Два дня назад, поздно вечером, они, изрядно разогревшись креплёным вином, внезапно обнаружили, что курить им нечего. Не долго думая сбили металлическим прутом замок с ближайшего табачного киоска и забрали оттуда пять запечатанных блоков с сигаретными упаковками. Взяли бы больше, но поблизости послышались чьи-то голоса, и юные воришки поспешно скрылись.
Это был уже пятый по счёту взлом киоска на их совести. Впрочем, совесть не тревожила ни Сошникова, ни Груздикова. Брать чужое они приучились с малолетства, и это давно стало для них нормой. Они легко судили других, но никогда не испытывали вину за собственные поступки. Уже в школе промышляли тем, что подкарауливали возле метро кого-нибудь чуть моложе себя и требовали «десять копеек». По-крупному не разбойничали, но мелочь отбирали у прохожих регулярно. Не брезговали потрясти и загулявшего пьяницу и тут уж вычищали карманы до последней копейки. Если же бедолага пытался сопротивляться, подростки безжалостно избивали его…
Учёба в школе у них не складывалась, хотя о Сошникове учителя отзывались как о способном мальчике; однако его нежелание перебороть собственную лень и постоянные замечания со стороны преподавателей научили Алексея добиваться результатов не умом, а кулаками: любой одноклассник, отказавшийся подсказать Сошникову во время контрольной работы, мог получить от него после уроков тумаков.
Груздиков был его единственным настоящим другом. По крайней мере Алексей так искренне думал. После восьмого класса они оба попали в ПТУ, [9] но и там учёба была для них обузой. Впрочем, Сошников многое схватывал, как говорится, на лету и даже позволял себе временами корить приятеля за туповатость. «Не бойсь, я своё по-другому возьму», – уверял в ответ Фёдор. Но, как ни странно, именно он, устроившись электриком в медицинский институт имени Пирогова, остался там на постоянной работе, а Сошников то и дело увольнялся и болтался без дела. «Ты, Лёха, зря дурью маешься, – поговаривал Груздиков. – Вот схлопочешь за тунеядство… Чё ты, в натуре, строишь из себя? Я вот о больших делах мечтаю, а всё равно работу не оставляю». О каких «больших» делах мечтал Груздиков, он не признавался, но Сошников видел в глазах приятеля иногда нечто такое, чего не мог объяснить…
9
Профессионально-техническое училище.
– Жлоб ты, – повторил Алексей.
– Заткнись, – миролюбиво сказал Груздиков. – Пора к Наташке.
– К ней разве сегодня можно? У неё же нынче тётка должна быть дома…
С Наташей Кутузовой они познакомились месяц назад в кафе «Шоколадница» и почему-то сразу сблизились.
Она мечтала стать актрисой, приехала в прошлом году в Москву поступать в театральное училище, но провалилась на первом же туре.
– Живу теперь у двоюродной тётки, готовлюсь к поступлению, – весело сообщила она новым знакомым.
– А если снова не поступишь? – спросил Алексей.
Она беззаботно пожала плечами.
– Почём я знаю? Чего-нибудь придумаю. Друзей у меня тут уже полным-полно, кто-нибудь поможет чем-нибудь.
Она вела себя свободно, громко хохотала, запрокидывая голову с выбеленными волосами. Красотой Наташа не отличалась, но крупные губы, большие глаза и маленький носик приковывали к себе взгляды мужчин. А фигуре её позавидовала бы любая женщина – крепкие гладкие ноги, покатые бёдра, высокая упругая грудь. Сошников уже в кафе потрогал Наташу за колено, и девушка не выразила ни малейшего неудовольствия. На весьма наглое поведение нового знакомого она ответила: «Вообще-то мужчин с грязными руками я к себе не подпускаю».