Я – помнящий
Шрифт:
– Инсайдерская информация? – предположил стажёр, явно сомневаясь в собственной версии.
– А скупать земли в новой Москве за год до принятия решения о расширении границ столицы? Тоже птичка напела? – Калошин, приглушив голос до змеиного шипения, наклонился над столом и прошептал в лицо Дмитрию, – Даже Я об этом не знал.
У парня по спине пробежал холодок, так безапелляционно страшно были сказаны эти слова. Однако от парня не ускользнул тот факт, что слово «Я» Калошин выделил как-то по-особенному, словно намекая, что его собственной осведомленности нет предела.
– Остаётся один вариант, – рискнул предположить стажёр, – шпионаж.
– Не-а, – сходу отмел догадку Калошин, с пробудившимся к еде интересом накручивая на вилку пасту. – Большинство резидентов иностранных разведок у нас под колпаком. Информацией такого рода обычно делятся лишь со связными и только с целью передать разведданные. А наш Гаврик пользуется ею лишь в своих собственных
– Получается, перебежчик, предатель? – не унимался Дима.
– Вряд ли, – пробубнил набитым ртом Виктор. – Его бы давно свои шлепнули.
– Ну, тогда я теряюсь в догадках, – раздосадовано развёл руками стажёр, – не шпион, не предатель, но при этом обладает таким пакетом информации, что впору перевороты устраивать.
Калошин улыбнулся. А парень действительно башковит, подумал он - сам того не подозревая, сделал выстрел в яблочко. Виктор доел свою карбонару и взял из рук Димы папку с досье, заодно прихватив лежавший на столе блокнот. Дима не стал протестовать, но немного напрягся. Калошин полистал слегка измятые странички, где, помимо сегодняшних записей, были и другие мысли молодого оперативника. Ухмыльнувшись, он резким движением порвал блокнот пополам, сложил две половины вместе и легко, словно это была не двухсотстраничная записная книжка, а школьная тетрадь в двенадцать листов, разорвал её пополам ещё раз. Дима не шелохнулся, стараясь не удивляться слишком явно силе рук ментора, но недоумение на его лице заставило Калошина объясниться:
– Во-первых, ты уже не курсант. Записывать лекции и строчить шпаргалки оперативникам моего штата не к лицу. Твоя память – единственный источник информации, который ты можешь себе позволить. Любая запись, будь то физическая на бумаге или цифровая на флешке, в любой момент может стать достоянием врага.
– Но как же, – попытался возразить Дима, кивая на папку с надписью «Секретно» в руках Калошина, но тот перебил его:
– А эту папочку я взял исключительно для тебя. Поздравляю, стажёр, первую проверку ты прошёл. Беру тебя на испытательный срок. Зарекомендуешь себя - возьму в штат. Если прежде не обмочишься, – добавил начальник таким тоном, что Дима так и не понял, шутит Калошин или всерьез считает его салагой. – А теперь заканчивай со своими козявками, – Калошин кивнул на остывшее ризотто с морепродуктами, – и давай-ка в Москву. Завтра навестим этого Сергея Борисовича.
Весь обратный путь они ехали молча, изредка переговариваясь относительно места назначения и тактики ведения допроса. К слову, Диме в этой тактике отводилась роль статиста. Основным заданием, которое он должен был выполнить беспрекословно, было просто помалкивать. Собственно, не самый сложный приказ в его жизни.
В столицу они вернулись глубоко за полночь. Дима высадил шефа возле работы - домой тот, по-видимому, не спешил. Распорядившись заехать за ним в пять утра, Калошин молча скрылся за матовой дверью КПП. Дима же, поставив служебный автомобиль в гараж и закончив все формальности с путевкой, вызвал такси и назвал свой домашний адрес. Пустая Москва приветливо ласкала его уставшие глаза сотнями огней. Яркая иллюминация фасадов домов давала ложное представление о городе. Казалось, массивные гиганты сталинской эпохи никогда не ложились спать, еженощно заступая на вахту и охраняя покой своих улиц. Обрамляя собой проспекты, они зорко следили за каждым ночным гостем древней столицы. Тысячи автомобилей перекликались с ними габаритными огнями, выхватывая из мрака приветливым светом своих фар детали городского ландшафта, озаряя секундное обозримое будущее. Перед глазами Димы выплывали и вновь погружались в сумрак дорожные знаки, люди, темные мясистые силуэты парков и скверов. Он, как ему показалось, на минуту прикрыл утомлённые глаза, и загруженная до предела событиями дня память тут же начала рисовать перед ним картины пережитого. Дима погрузился в раздумья. Безусловно, тот факт, что Калошин взял его в команду, пусть и в рамках испытательного срока, открывал перед ним радужные карьерные перспективы. Но было одно весомое НО. Ни он, ни кто бы то ни было из его окружения не знали, чем именно занимался отдел Калошина. В узких кругах его подразделение считалось самым засекреченным. Об их успехах могло свидетельствовать только то, что снабжение и возможности их отдела были на такой недосягаемой высоте, что остальные подразделения на этом фоне выглядели бледно, если не сказать - убого. Не было ни одного закрытого дела, преданного огласке. Ни одного достоверного слуха. Все Димины сослуживцы по училищу, грезившие службой под началом Калошина, не могли вразумительно объяснить, чем их так привлекала эта служба. Более того, ни один из коллег-старожилов их службы толком не мог объяснить род деятельности Калошинской команды. Но попасть туда мечтали все без исключения. Странное желание, по Диминым понятиям. Рваться куда-то, не имея понятия о том, чем придется заниматься, казалось парню верхом безрассудства. Отказываться он, конечно, не собирался, но тот факт, что работать он будет лишь на правах стажёра, давал ему неоспоримое преимущество. При случае он всегда мог отказаться, не прибегая к вербальным методам общения. Достаточно было несколько раз смачно накосячить и – «вуаля». Вылетаешь с треском обратно на прежнюю государеву службу. А пока нужно приглядеться к этой секретной конторе, разобраться, что к чему.
– С вас сэмсот, – выхватил парня из дремы голос водителя.
Дима вздрогнул, открыл глаза и посмотрел на часы. Было без четверти три ночи, видимо, хитрый таксист воспользовался случаем и намотал пару лишних кругов вокруг квартала, пока Дима спал. Но стажёр не стал спорить, расплатился и побежал домой. Спать он сегодня больше не собирался, поскольку уже через два часа нужно было забирать Калошина. Теперь он начинал понимать своего нового начальника. Смысла ехать домой не было. Времени едва хватило, чтобы наспех перекусить, помыться и переодеться, и уже спустя полчаса он выезжал из своего полусонного спального района в направлении центра. Наступающий день обещал быть не менее насыщенным, чем предыдущий.
Калошин, вернувшись тем временем в офис, первым делом зарядился порцией двойного эспрессо. В столь поздний, а точнее сказать, ранний час в конторе находились лишь дежурные да заработавшиеся оперативники. Секретаря, естественно, на рабочем месте не было, но она всегда любезно оставляла ключи от своей подсобки Виктору, дабы её начальник мог беспрепятственно наслаждаться всеми благами цивилизации, не покидая рабочего офиса. Все в конторе знали о нелюдимости Калошина, и всех это страсть как напрягало. Иной раз Калошин не покидал здания несколько дней кряду, превращаясь в местного домового, беспрестанно рыскающего из рабочего корпуса в своё «святая святых» – архив. За секретными, покрытыми тоннами пыли документами Виктор мог проводить всё свободное время. Большинство сотрудников были свято уверены, что у Калошина и дома-то нет - зачем такому семья, дети, если он с работы носа не показывает? Самому же Виктору было плевать на мнение окружающих о себе. Он не для чужого мнения добивался этого положения. Его вполне устраивало, что коллеги считают его странным и побаиваются, и волновало лишь одно - как и насколько качественно он выполняет свою работу. Он часто повторял своим назойливым сослуживцам: «Работа – вот моя жизнь». Сам же про себя добавлял: «А вы копошитесь в своих маленьких мирках, покупайте машины, берите ипотеки, набивайте карманы торговцам и барыгам. Мой мир будет куда лучше вашего». И он делал свой мир. Делал в буквальном смысле слова. Тех, кто ему был угоден, он продвигал по службе, пользуясь «вхожестью» в высокие кабинеты, неугодных же он «замораживал» - так он выражался о тех, кому, по его мнению, продвигаться по службе было нельзя. Судьбы он им, конечно, не ломал, но и про удачную карьеру им, попавшим в немилость к властолюбивому Калошину, можно было забыть навсегда.
Деньги Виктора не интересовали, хоть он и обладал внушительным капиталом. Единственной его страстью была власть. Она была тем единственным, чем он не собирался делиться ни с кем и ради чего мог перегрызть глотку любому. Но и сама по себе власть нужна была Виктору не как предмет поклонения, а лишь как инструмент. Инструмент достижения одному ему известных целей.
Виктор ещё раз просмотрел дело номер 8, закрепляя в памяти отправные и опорные точки расследования. Адреса прописки и постоянного места жительства, а также адреса многочисленных офисов и фирм в Москве и ближнем Подмосковье, к которым объект имел непосредственное отношение. Дело буквально пестрело цифрами, которые заботливая помощница выделила желтым маркером. За годы службы Виктор действительно выработал привычку запоминать важную информацию, стараясь не полагаться на записи и интернет. Калошин сам успешно применял на практике то, о чем говорил стажёру. Его памяти позавидовал бы и молодой. Цифры и адреса он впитывал, словно губка. Пользовался исключительно кнопочным телефоном, память которого с самого момента покупки не знала записей. Все необходимые контакты он держал только в голове. И это не говоря уже о паролях и многоуровневых кодах доступа к секретным сейфам, банковским ячейкам и многочисленным базам данных своего архива.
За пять минут до назначенного срока в кабинет постучали. Дверь приоткрылась, и в образовавшийся проем протиснулась измятая физиономия стажёра.
– Явился уже, – буркнул Калошин под нос, отметив про себя пунктуальность стажёра. «Старается, понравиться хочет… Ну ничего, ты мне не услужливый, а башковитый нужен». А вслух добавил:
– Давай «зверя» нам добывай, да поклыкастее. Впечатление нужно произвести.
– Есть, Виктор Иванович! Жду вас на парковке через десять минут.
Про десять минут это он сказал с той целью, чтобы понятно было, что он, Дмитрий Александрович Керр, всё может организовать в кратчайшие сроки. На самом деле Дима уже полчаса как был на службе. Специально пораньше приехал, чтобы выхлопотать им чёрный «гелик» с красивыми буковками на номерах, который ещё вчера приметил в гараже. Будет ли он работать с Калошей (так за глаза называли его шефа в конторе сослуживцы) или не приведется, но впечатление о себе создать всё же нужно хорошее. Парень вышмыгнул из кабинета и уже спустя пять минут сидел за рулем тяжелого внедорожника, стоявшего на служебной парковке.