Я помню Паллахакси
Шрифт:
Она встала – маленькая сморщенная женщина, обладающая огромной волей – и покинула нас.
– Я боюсь за тебя, Харди, – вздохнула Весна.
– Ты боишься, что меня опять посадят под арест за глупую болтовню?
– Нет, Харди. Я боюсь, что ты прав.
Мы долго сидели молча. Потом я спросил:
– Но разве можно совершить убийство и жить дальше как ни в чём не бывало?
– Ты ещё молод, Харди, – молвила Весна. – Но когда ты заведёшь детей и покончишь с продолжением рода, твоё отношение к жизни постепенно начнёт меняться. Что бы ты ни совершил, твои потомки никогда ничего
– Мне не кажется, что кто-то за мной подглядывает.
– Покажется, когда ты будешь возлагать на себя все большую и большую ответственность. И вдруг, в один прекрасный день, ты совершенно свободен! Такое вполне может ударить в голову.
– Ты хочешь сказать, что отца убил пожилой человек?
– Вполне возможно, Харди. Не торопись обвинять Каффа.
Я обдумывал её слова на следующее утро, когда услышал гвалт на площади: то собиралась охотничья команда. Итак, разумно сказал я себе, мне следует точно установить личность преступника. Затем я отомщу обидчику и наложу запрет на память об этом. Надеюсь, мои потомки его никогда не нарушат. В конце концов, это не просто личная месть. Я ограждаю от опасности не только себя, но и дядю Станса, и Триггера, а может, весь народ Иама.
Моё желание защитить дядю изрядно поубавилось, когда распахнулась дверь и старый дурак самолично возник на пороге.
– Валяешься в постельке, Харди?
– Я планирую свой день.
– Твой день, насколько я знаю, посвящён охоте.
– Нет, у меня другие намерения.
– Ах ты, ленивый отморозок! – взревел он и шагнул через порог – Некогда мне тут с тобой препираться!
– Тогда уходи.
Прежде я никогда не задумывался, как юноша вдруг становится взрослым. Со мной это произошло в тот самый момент, когда я шился противостоять дяде и указал ему на дверь. И тут же, в поразительно живой вспышке памяти, увидел кого-то из предков в против стоянии высокому мужчине в странной униформе…
Но дядю Станса моё мгновенное возмужание ничуть не впечатлило.
– Вставай немедленно! А не то…
Я выкатился из постели и встал. Я был на голову выше дяди. Конечно, одетым я бы выглядел намного внушительней, но не все удаётся предусмотреть заранее.
– Я прекрасно понимаю, как важна охота для Иама, – произнёс я ровным голосом. – Пойми и ты: если я говорю, что у меня другие планы, значит, дело не терпит отлагательства. Сейчас у нас нет времени на дискуссию, но мы потолкуем, когда ты вернёшься. А теперь можешь идти, Станс.
Дядю я «опустил» раз и навсегда.
Я не мог видеть его лица, так как Станс стоял спиной к свету, знал, что на нём застыло выражение твердокаменной мужественности. Потом он резко повернулся и ушёл, а я перевёл дыхание. Я слышал, как он резкими криками созывает своих людей, и вскоре охотничья команда построилась в традиционную колонну. Станс маршировал впереди с обычной помпезностью, но его церемониальное копье глядело как-то жалко, словно над нарядной кистью потрудились амбарные грызуны.
Я оделся, и последовал за охотниками на безопасном расстоянии и к середине утра добрался до своего пруда.
Прежде
Тогда я забрался на ближайшее дерево, чтобы увеличить поле обзора, и удобно устроился на высокой ветке. Отсюда я хорошо видел дорогу на Тотни и вдали – нестройно бредущую по ней на восток охотничью команду. К северу до самого горизонта простирались моховые болота, а на юге поблёскивала морская гладь.
И тут я заметил кое-что ещё.
Снизу их скрывал от моих глаз покров щекотунчиков, но сверху я различил два следа, уходящих на юг. Это были очень характерные следы, и появились они сразу после оттепели, когда почва была ещё сырой и мягкой.
Мотокар прибыл со стороны моря, навестил мой любимый пруд и укатил обратно.
Все мои подозрения насчёт Каффа немедленно воспряли. Зачем гонять мотокар из Носса до моего пруда? Мне казалось, я знаю ответ: чтобы доставить ледяного дьявола! Каким образом, я вообразить не мог, но был уверен, что докопаюсь до истины.
Спустившись с дерева, я зашагал на юг. Щекотунчики вскоре уступили место широколиственным травам, но теперь я знал, куда надо смотреть, и не потерял следа.
До Мясницкой бухты (там когда-то забили стаю зумов) я добрался около полудня. К бухте спускается широкая каменистая ложбина, и во время ненастья там бурлит мощный поток. Но в это время года она совершенно суха, если не считать пяти небольших прудов, которые цепочкой тянутся к морю. На камнях я потерял следы мотокара, но это уже не имело значения.
Первый пруд был совсем крошечный, около трёх шагов в поперечнике. Подобрав камушек, я бросил его в воду.
И ничего не случилось.
Я бросил камень во второй пруд, и вода немедленно закристаллизовалась. Остальные три дали аналогичный результат. Прекрасно! Пять прудов и четыре ледяных дьявола.
Я вернулся к первому пруду и заметил на поверхности скалы какие-то царапины, но решил, что это следы валунов, уносимых бурным потоком. Дьявола взяли отсюда, я был совершенно уверен, но я по-прежнему не знал, каким же образом.
Солнце уже клонилось к западу, когда я вернулся назад. Я ещё раз обошёл свой пруд по периметру, приподнимая спутанные пряди щекотунчиков, нависающие над водой. И я нашёл.
Толстая витая верёвка одним концом уходила в воду, другим – в густые заросли травы. Я освободил этот конец, он был по меньшей мере двадцати шагов в длину.
Всё оказалось удивительно просто.
Кафф – или кто-то другой – подогнал мотокар к пруду у Мясницкой бухты, привязал один конец верёвки к буксирному крюку, а рой бросил в воду. Ледяной дьявол немедленно закристаллизовал её. Тогда Кафф тронулся с места и потащил за собой на верёвке все содержимое пруда с дьяволом в придачу. Доехав до моего пруда, столкнул в него ледяную глыбу, вытеснив при этом часть обычной Верёвку он не мог забрать с собой, так как пришлось бы ждать, пока вода опять разжижится, а вернуться надо было поскорее.