Я познаю мир. Рыцари
Шрифт:
Владетельные сеньоры и вовсе пренебрегали королями и нередко престолы служили игрушкой в их руках, они с легкостью свергали королей, сажая на их место своих ставленников, которым также не желали повиноваться.
Единственным, что связывало феодалов между собой — и крупных, и мелких — оставались земельные отношения. У каждого был свой феод — вотчина. Однако, чтобы сохранить его в неприкосновенности, уберечь от посягательств соседей, нужно было иметь собственное надежное войско. Для этого богатый поместный владелец раздавал часть своих земель вместе с крепостными крестьянами и свободными людьми в пользование другим, более мелким, под условием верной военной службы.
По первому зову своего властелина — сеньора — они обязывались являться к нему на коне, в хорошем вооружении, в сопровождении оруженосцев и обусловленного числа воинов из своих новых подданных.
В свою очередь и они могли предоставлять некоторую часть полученных владений в пользование еще более бедным владыкам, и так далее. На каждой из ступеней этой феодально-иерархической лестницы каждый становился вассалом своему сеньору, стоящему на следующем, более высоком уровне. Каждый приносил свою клятву беззаветной верности.
Такую же клятву давал и сеньор своим вассалам. Обязательства верности были взаимными, при нарушении их каждая сторона имела право прервать отношения и мстить вооруженной рукой.
Земля, отданная в пользование на таких условиях, называлась феодом или леном. Вассалы, получившие лен, были обязаны помогать сеньору не только военной службой, но и «советом и помощью». В обусловленные сроки все вассалы являлись ко двору своего сеньора и вместе с ним вершили суд. Обычно у сеньора накапливалось немало судебных разбирательств: одни из его вассалов в чем-то провинились, другие поссорились между собой. Признавали же они только суд равных, а равными между собой считались все ленники, независимо от богатства и количества подвластных земель.
Однако на этом и заканчивалась зависимость ленника от сеньора, во всем остальном он был совершенно свободен. На полученной земле ленник выстраивал себе крепкий замок и отсюда властвовал над окрестными деревнями и дорогами.
Население же, беззащитное от набегов соседей-феодалов или разбойников, признавало ленника своим владыкой и искало в нем опору. В случае опасности все находили защиту в замке. Взамен феодал при необходимости набирал из окрестных жителей вооруженный отряд и спешил на зов своего сеньора. Вот из таких владельцев земли разных рангов и составлялось рыцарство. Рыцарями считали себя и самый бедный из ленников, и граф, и герцог, и сам король.
Зловещие, мрачные, жестокие времена. Непрерывные набеги, грабежи, разбои. Один французский архиепископ IX века жаловался, что «повсюду совершается насилие, всякий заботится лишь об удовлетворении своего честолюбия, сильные угнетают бедных, и люди стали похожи на рыб, которые глотают одна другую», Только складывающаяся система зависимых феодальных отношений обеспечивала человеку хоть какую-то надежду на безопасность и защиту. Даже сама христианская Церковь была еще слабой и беззащитной во времена зарождения рыцарства, хотя и пыталась по мере сил смягчить нравы, внести в мирскую жизнь хоть немного порядка.
Как Церковь относилась к войнам
Рыцарские идеалы, особую рыцарскую нравственность сформировала в основном именно церковь, христианское учение. Правда, на это потребовалось немало времени.
Попытки обуздать дикие нравы жестоких времен христианская Церковь начала с защиты самых обездоленных, самых слабых, естественно считавшихся находившимися под ее покровительством.
Церковные Соборы запрещали нападать на беззащитных крестьян-тружеников, забирать скот, грабить купцов. Приходилось Церкви заботиться и о своих собственных служителях. Увы, они гибли в распрях, как и все остальные люди, а церковные богатства, собранные в монастырях и храмах, привлекали многие алчные взоры.
«Отныне никто не должен врываться в церковь, оскорблять монахов, хватать крестьян, грабить купцов, забирать скот», — гласило одно из церковных постановлений, называемое «Божьим миром», Тот, кто его нарушал, подлежал отлучению от Церкви.
Позже, окрепнув, Церковь стремилась если не прекратить феодальные усобицы, то хотя бы их ограничить. Для этого она призывала герцогов, графов, баронов воздерживаться от бесконечных распрей хотя бы во время поста и больших праздников, а также в определенные дни недели — субботу и воскресенье, — чтобы проводить их благочестиво.
Сроки, когда складывалось оружие, назывались «Божьим перемирием». Но невозможно было совсем обойтись без войн, и на неизбежное зло у христианской Церкви постепенно вырабатывался определенный взгляд. Именно он и стал основой для рыцарской нравственности и рыцарских традиций. Так что здесь нелишне обстоятельнее познакомиться с некоторыми из теологических воззрений.
Христианские заповеди, как известно, полностью отвергали войну, убийство людей. Когда христианская Церковь только-только начинала формироваться, многие из ее «отцов» разделяли заповеди полностью.
«Неужели можно жить мечом, — говорил один из них, Тертуллиан, философ и писатель, — когда Господь возвестил, что от меча погибнет каждый, кто возьмется за меч?»
Ему вторил блаженный Августин, родоначальник христианской философии истории: «Кто может думать о войне и переносить ее без глубокой скорби, тот воистину потерял всякое человеческое чувство».
Однако христианская вера стала государственной религией, и Церкви приходилось примирять свои взгляды с требованиями государственной власти. Она стала признавать войну; тот же блаженный Августин сформулировал примирение христианских заповедей с неизбежностью войн такими словами: «В чем грех войны? Неужели в том, что умирают люди, которые все равно когда-нибудь умрут? Осуждать смерть, это трусость, а не набожность. Нет, страсть вредить, жестокость мщения, неукротимость и непримиримость духа, дикость в борьбе, похоть господства — вот что по справедливости считается грехом в войнах».
В X-XI веках Церковь терпит войны, однако законными считает только войны справедливые. Но как определить, какую войну считать правой, а какую нет? Формулировку за пять-шесть веков до этого оставил опять-таки блаженный Августин: «Справедливыми обыкновенно называются те войны, которые мстят за несправедливости, если, например, какое-либо племя или община пренебрегает обязанностью возместить за нечестие, совершенное его членами, или возвратить то, что отнято несправедливо».
Однако блаженный Августин идет еще дальше в трактовке справедливости: «Без сомнения, справедлива и всякая война, предписываемая Богом, у которого нет неправды. В такой же войне ведущее ее войско или даже весь народ должны считаться не столько зачинщиками войны, сколько ее слугами».