Я познаю мир. Рыцари
Шрифт:
Угощенья были разнообразны и обильны. За зажаренными целиком оленями появлялись окорока дикого кабана, медвежатина, жареные павлины и лебеди, громадные пироги с начинкой из дичи. Любое мясо обильно поливалось соусом из перца и гвоздики. Ну и, разумеется, вина текли рекой.
На пиру обычно присутствовали и бродячие жонглеры, исполнители баллад. Было у них и другое название — гистрионы. Под аккомпанемент лютни, арфы или виолы, когда их призывали в зал, они начинали пение. Особой любовью у рыцарского сословия всегда пользовалась «Песнь о Роланде», верном рыцаре Карла Великого, погибшем в Ронсевальском ущелье
Умение соблюдать определенные правила поведения за столом тоже входило в перечень рыцарских добродетелей. В средние века существовали целые поучения на этот счет. Там указывалось, что не следовало набивать рот обеими руками, есть торопливо и перехватывать пищу у соседа.
Не следовало вытирать нос рукой или скатертью, лезть пальцами в горчицу, соль или общее блюдо, бросать назад в это блюдо обглоданные кости, ковырять ножом в зубах, распускать за столом пояс.
Прежде, чем пить, следовало вытереть губы, нельзя было говорить, если рот полон, дуть на вино или предлагать выпить соседу, если тот еще занят едой. А главное, пить дозволялось только в промежутках между сменами блюд.
Как складывалась жизнь рыцаря
Заканчивался пир в честь нового рыцаря, и для него начиналась обычная повседневная рыцарская жизнь. Какой же она была?
Это зависело прежде всего от достатка, от количества земель и крепостных. Но для любого из рыцарей главным, основным делом была война. В свободное от службы сеньору время рыцарь, если средства позволяли держать охотничьих собак, чаще всего предавался любимой забаве средневековья — охоте.
Охота напоминала войну, особенно на дикого кабана. Затравив зверя собаками, охотник, вооруженный рогатиной, вступал с ним в единоборство, один на один. Его пьянило острое ощущение опасности — как на поле битвы. Малейшая оплошность, и зверь мог выйти из поединка победителем. Любимым развлечением был и другой род охоты — соколиной, на дичь.
Однако охота совсем не считалась праздной забавой. Она пополняла съестные припасы замка, даже если кладовые и без того были забиты, и охотничья добыча считалась самым благородным кушаньем и предпочиталась любой домашней живности.
Много внимания рыцарь уделял укреплению замка, поддержанию его в полной боевой готовности на случай осады. Воспитанию воинских навыков сыновей, будущих рыцарей. Учил их ездить на коне, стрелять из лука, владеть мечом и копьем, использовать в единоборстве щит. Постоянно рыцарь упражнялся в воинском искусстве и сам, поддерживая себя в боевой форме.
Огромным праздником для рыцарства были турниры, где каждый мог показать свое мастерство в единоборстве с противником, а также, в случае победы, получить выкуп в виде боевого коня и доспехов побежденного. Но о турнирах в одной из глав нашей книги — особый рассказ. Любили рыцари и ездить друг к другу в гости — на веселые пиры, продолжавшиеся порой по несколько дней.
Правда, даже самое короткое путешествие по глухим лесным дорогам было опасным предприятием, то и дело приходилось ждать нападения кого-то из соседей-врагов или лесных разбойников. Из замка рыцарь выезжал не иначе, как в полном вооружении, в сопровождении оруженосцев и сильного отряда.
Но случалось, владел рыцарь одной-единственной деревенькой в несколько скудных дворов, а замком-убежищем служила полуразвалившаяся башня, окруженная гнилым частоколом. Об одном таком бедном рыцаре из Фландрии старинная летопись рассказывает, что он сам становился за крестьянский плуг, чтобы вспахать свое поле, причем выворачивал во время пахоты единственный камзол наизнанку, чтобы подольше его сохранить.
Обеднению рыцарства способствовал и установившийся порядок наследования, при котором вся земля и замок переходили к старшему сыну. У младших же братьев порой не оставалось ничего, кроме боевого коня и доспехов. И безземельные бедные рыцари стали страшным бичом средневековья: за неимением другого выхода они не гнушались объединяться в разбойничьи шайки и грабить деревни, убивать, жечь, забирать у крестьян последнее.
Да и рыцари побогаче, всякое бывало, не брезговали разбойничьим ремеслом. Соблазнов было немало. К XI веку стали возникать города, развивались ремесла. На городских рынках барон мог видеть шлемы тонкой работы и крепкие щиты, доспехи, искусно сработанные городскими ремесленниками, с которыми не могли тягаться его собственные мастера-оружейники.
К этому же времени оживляется торговля, из далеких стран в Европу стали поступать невиданные товары: тонкие вина, красивые ткани, драгоценные украшения, мечи и кинжалы несравненной прочности и закалки. Как правило, доставлялись они по рекам. И феодал, в чьих владениях проплывала тяжело груженая барка богатого купца, часто не мог удержаться от искушения и решался на грабеж.
Случалось, отряды рыцарей-разбойников объединялись в настоящие армии и предпринимали крупные завоевательные набеги. Именно так в 1066 году нормандский герцог Вильгельм завоевал Англию, собрав под свои знамена на все готовые рыцарские отряды.
О рыцарях-разбойниках, презревших все рыцарские идеалы, с болью и гневом писал в XI веке римский папа Лев IX: «Я видел этот буйный народ, невероятно яростный и нечестием превосходящий язычников, разрушающий церкви, преследующий христиан, которых они иногда заставляли умирать в страшных мучениях. Они не щадили ни детей, ни стариков, ни женщин».
Расцвет рыцарства
Были, однако, у рыцарства и совсем другие времена: невиданный расцвет идеалов, неукоснительное следование рыцарскому кодексу чести, культ беззаветной любви и поклонения Прекрасной Даме. И конечно были для того свои причины.
Первые среди них — это крестовые походы на Восток для освобождения Гроба Господня из-под власти неверных, начавшиеся в конце XI века, это укрепление королевских династий на тронах западноевропейских стран и, как следствие, ограничение своеволия и независимости баронов, это развитие светской культуры.
Крестовые походы, растянувшиеся на века (читателей ждет о них отдельный рассказ), объединили рыцарское сословие. Феодал, прежде лишь изредка встречавшийся с соседями и гордившийся своей независимостью, стал чувствовать себя членом единого крепкого братства, пусть и говорящего на разных языках и разбросанного по разным уголкам Европы, но долгое время сражавшегося с общим врагом.