Я пришел убить хорвата

Стародымов Николай Александрович

— Сейчас могут наворотить чего угодно, — согласился он. — Истинные казаки (слово «истинные» он произнес по-сербски — «истые») расползлись-разъехались по всей стране, обрусели полностью, о корнях своих забыли, вот и лезут в атаманы всякие пришлые выскочки.

Серега решил репертуар не изменять.

— Да ну? — снова спросил он. — Ну а вы чё же? Вы-то, истые?..

Сбитый с толку столь простым вопросом, Сашка в замешательстве умолк.

— Ты что, Слобода, не видишь, что он дурку валяет, тебя заводит? — негромко спросил его Микола Брюхан.

Брюхан у нас с Украины. Настоящая фамилия его — Брюхо. Из этого он делает вывод, что род его происходит

с Запорожской Сечи, где якобы все фамилии, а вернее прозвища, были такими — Пузо, Ус и так далее. «Кто не верит, того же «Тараса Бульбу» перечитайте», — неизменно с гордостью заканчивал он свой рассказ о родословной. В другое время он частенько спорил с донцами, в безуспешных попытках выяснить чье казачество старше и за каким из них числится больше исторических подвигов. Однако тут был целиком и полностью на стороне казаков — положение обязывает.

Нет, похоже, пора вмешиваться. Еще подерутся, чего доброго. Конфликт легче пригасить в зародыше, чем потом тушить пожар.

— Ромка! — не оборачиваясь к компании, окликнул я от окна, у которого сидел все это время, глядя сквозь мутное треснутое стекло на улицу. — Пойди сюда!

Судя по зависшей тишине, внимание компании переключилось на меня. Нечасто я подаю голос.

— А что?

Ромка — есаул, между тем как я всего-навсего капитан.

Причем, я капитан отставной, а казак, как любил говорить Хопёр, в отставку не уходит. Но с другой стороны, и игнорировать меня нельзя, авторитетный человек, как никак, дед.

— Пожалуйста, подойди, разговор есть.

На такую просьбу не откликнуться уже никак нельзя. Роман, громко гремя невесть где добытыми шпорами, прикрепленными к высоким югославским ботинкам, присел рядом со мной на подоконник, и, оказавшись выше, смотрел на меня сверху.

— Чего хотел?

Чего я хотел? Да только одного: что мы, русские добровольцы, представляли собой единое боевое подразделение, полноценную боевую единицу, а не кучку переругавшихся, как бы сказать повежливее… индивидов — остановимся на этой нейтральной формулировке.

— Ром, не нравится мне, что наши все время между собой ругаются, — сказал я ему негромко, чтобы слышал только он один.

Есаул согласно хмыкнул:

— Да уж что хорошего… Но ты же сам слышишь: мужики сами затеяли…

— Твои тоже хороши, — не дал я ему развить мысль. — Все мы тут хороши, — добавил тут же, восстанавливая справедливость, чтобы казак не подумал, что я за мужиков вступаюсь.

На банальную очевидность что-либо возразить трудно. Хопёр пожал плечами.

— Так что ты предлагаешь?

Что предлагаю? Сам толком не знаю.

— Ты в армии служил?

Ромка передернул плечами, высокомерно вскинул подбородок.

— Конечно.

— У вас замполит был?

— Был, конечно, — кивнул казак. — Только я ведь служил, когда перестройки начали перестраивать, так он тогда подрастерялся, не знал, какую политику нам внушать… Да ну их, замполитов этих, — неожиданно закончил он. — Все нудят, воспитывают…

Что и говорить, замполитам и их преемникам и в самом деле несладко пришлось в конце 80-х — начала 90-х… Впрочем, это их проблемы, нужно было более убедительно подчиненных воспитывать, чтобы те, уволившись из рядов непобедимой и легендарной, так дружненько не бежали под знамена демократии…

— Знаешь, Ромка, я когда ротой командовал, так же рассуждал, как ты сейчас сказал, — неожиданно для себя самого вдруг поделился я.

Надо сказать, приехав сюда, зарок себе дал: поменьше откровенничать

и душу кому бы то ни было изливать. Рассуждал, что ни к чему это. Еще ТАМ со всей очевидностью понял, что никому каждый из нас со своими проблемами не нужен, что в этом мире каждый за себя. Выполнять зарок удавалось без особого труда. Не последнюю роль в этом играло то, что я тут самый старый, гораздо старше остальных ребят, а значит мне с другими добровольцами нередко бывает просто неинтересно разговаривать. Они-то в новой жизни, в новых условиях жили и воспитывались. О чем мы с ними могли поговорить, когда я из мощной страны, перед которой пол-мира трепетало, а вторая пресмыкалась, вдруг попал в аморфное образование, наглядно иллюстрирующее знаменитый девиз Бронштейна-Троцкого «ни мира, ни войны». В самом деле: государства разные, а границ между ними практически нет; валюту все собственную наштамповали, а подлинного обеспечения под нее не имеют; народы не прочь были бы по-прежнему жить вместе, а политики, подобно лебедям, ракам и щукам, доламывают-дорастаскивают повозку в разные стороны…

Впрочем, Бог или черт с ним, с этим государством! Мне до него теперь дела нет, хотя в свое время я за него готов был жизнь отдать. Я сейчас о другом.

Эти ребятки, которые сейчас за моей спиной глядят друг на друга волками, готовые передраться из-за пустяка, они росли и менялись параллельно с изменениями, которые происходили в стране. Они постепенно привыкали, что Украина, где живет мой старинный друг и сослуживец Василий Дзундза, Грузия (Гиви Иукуридзе), Армения (Аракелян, а вот имя его напрочь забыл), Казахстан (Агабай Сафинов и Эрмек Мендикулов) — все остальные составляющие «нерушимого Союза» расползаются и становятся заграницей. На памяти этих ребят постепенно добавлялись нули на ценниках и на купюрах, в то время как для меня по-прежнему «андроповка» за пять рублей шестьдесят копеек остается актуальной. Они были свидетелями обвальной, но все-таки хоть несколько протяженной во времени криминализации общества, а для меня это произошло вдруг — уходил из спокойной страны, вернулся едва ли не в притон, размером в одну шестую часть суши. Для нас словосочетание «социальные гарантии» действительно обозначали социальные гарантии, а сейчас провозглашено, что «каждый выживает в одиночку» и государство тебе в этом не помощник.

Нет, мы с ними не понимали друг друга. Впрочем, они, эти молодые, тоже ко мне особенно не стремились в друзья. Правда, в бой, на задание, даже в обыкновенный дозор в паре со мной шли с удовольствием, даже очередь своеобразную установили, потому что знали, что опыт у меня в подобных делах немалый.

…— Так чего ты хотел? — нетерпеливо напомнил о себе Ромка.

Да, отвлекся я.

— Когда я ротой командовал, у меня тоже был замполит, — продолжил я. — Вот крови он у меня попил… Нужно территорию убирать, а он всех рассаживает на какую-нибудь лекцию. Нужно технику обслуживать, а у него политинформация запланирована…

— Знакомая картина, — ухмыльнулся Хопёр. — У нас ротный тоже ругался с замполитом… Только наш особенно на своем уже не настаивал — времена другие уже были, коммунистов потеснили…

Я их тоже не особенно любил, этих политработников и коммунистов. Особенно когда парторг полка вызвал меня к себе и намекнул: выше роты не сможешь продвинуться, пока в партию не вступишь. Позвал я тогда своего замполита в каптерку, бутылку выставил, прапора за закуской послал и спросил в лоб: правда, мол? Тот потупился, хлопнул полстакана и подтвердил: правда.