Я пришел убить хорвата
Шрифт:
Марина в одной руке она сжимала только что купленную бутылку, другой протягивала мне сдачу.
— Да ты что, Михалыч! — с ходу встряла она в наш разговор. — Он же со мной!
Однако Михалыч уже закусил удила.
— Последний раз повторяю: документы! — он недвусмысленно повел руку на правую ягодицу.
Шутки плохи, — оценил я.
— Да погоди ты! — с досадой оставил его я. — Есть у меня документы. И в полном порядке.
Тут бы мне, дураку, попросту достать справку — и тогда он бы от меня отстал. Тем более, что он, судя по всему, Марину тоже знает. Но я… Я сделал то, что сделал. А именно — сделал глупость.
Я достал свою «афганскую» «корочку». Михалыч такого не ожидал. Он, уже спокойнее, взял документ в руки, аккуратно извлек из плексигласового футляра. Раскрыл. Сравнил взглядом фотографию с моей физиономией. Наверное, усомнился — все же сколько лет прошло за время между снимком и мною нынешним. И каких лет! Да и в форме я там.
И потребовал:
— Это не документ. Паспорт давай!
И я подал паспорт. Паспорт, выписанный мне еще до армии… Не сообразил я, что этого делать было просто нельзя.
Судя по «Свидетельству о льготах», я военный, а значит, у меня должно быть удостоверение личности, а не паспорт.
Привыкший к спокойной жизни участковый, увидев этот паспорт, давно уже просроченный, не имеющий необходимых отметок, опять потянулся к кобуре, за пистолетом. Ну а мне, когда я уловил это движение, ничего не оставалось, как только принять меры самозащиты.
Глупость. Я сделал глупость. Она спровоцировала глупое поведение милиционера. Ну и я тоже сорвался. Спьяну, конечно, сглупа. Срываться мне никак нельзя было. Но — сорвался! Отрезав тем самым себе все пути к возвращению к нормальной жизни.
…Увидев его движение к кобуре, во мне сработало стародавнее: не дайся! Я легко перехватил его руку и вывернул за спину. Подхватил пистолет, выпавший из его руки и повисший на длинном тонком шнуре. И легко ударил милиционера под основание шеи — так, чтобы он вырубился, но чтобы, не дай Бог, не повредить ему что-то серьезно.
Рядом раздался отчаянный визг. Невольно обернувшись на него, я увидел, что верещит Марианна.
— Мариночка, умолкни, — тихо сказал я ей.
Как это ни странно, но именно мой негромкий голос ее заглушил. Она прижала ко рту руки и с ужасом глядела на происходящее.
Я быстро собрал свои документы, выпавшие из руки Михалыча, отстегнул от ремешка пистолет, рассовал это все по карманам. Только тогда обратился к Марине, которая смотрела на все это, по-прежнему зажимая рот рукой.
— Марина, — судорожно заговорил я, уже начиная понимать, что сейчас произошло событие, которое изменило мою судьбу на всю оставшуюся жизнь и исправить которое я уже не в силах. — Я этого не хотел. Но ты сама все видела… Прошу тебя, пожалуйста, когда тебя станут допрашивать, расскажи, как все было на самом деле. Только ничего не скрывай. Он первый достал пистолет и начал мне угрожать… Ведь так?
Марина глядела на меня бессмысленно выпученными глазами и судорожно кивала на каждое мое слово. И я понял, что из нее союзницы не получится. Да и не могло получиться. Более того, она вообще вряд ли понимает, о чем я ее прошу. Ну да ладно, лишь бы рассказала все без утайки.
Впрочем, по большому счету, это не имело никакого значения. Сдаться милиции сейчас означало бы автоматически опять «загреметь» лет на несколько — за сопротивление властям и нападению на милиционера, за завладение оружием… А я только несколько часов назад говорил сыну, что по кривой дорожке не пойду.
Я выхватил пистолет Михалыча, который было засунул за пояс брюк, и повернулся к киоскам. В каждом окошке торчало лицо. Больше никого поблизости видно не было — все же уже слишком поздно.
— Леди и джентльмены, — громко сказал я. — Мне сейчас терять нечего… Деньги! Выгребайте свои кассы!
Я быстро проскочил по всем киоскам, собрал все, что они выложили в открытые окошки. Кто-то из них вывалил все, что было, ну кто-то, вполне возможно, только часть… Мне на это было наплевать. Мне просто нужны были хоть какие-то деньги, чтобы сорваться подальше от всего этого. К тому же мне с непривычки даже трудно было оценить, какая сумма у меня собралась.
Совершив нападение на сотрудника милиции, находившегося при исполнении служебных обязанностей, я поставил себя вне закона. Тем более, захватив пистолет. Теперь на ноги будет поднята вся милиция округи. Значит, нужно срочно бежать отсюда.
Черт бы тебя побрал, Марина, со всеми твоими потрохами. Не встретил бы я тебя, не прицепилась бы ты ко мне в электричке — и не вляпался бы я в эту историю.
Я повернулся, подхватил свой чемоданчик и быстро зашагал в сторону, где, по моим предположениям, должно находиться шоссе.
Шоссе оказалось недалеко. Обнесенное с обеих сторон сплошными непроницаемо черными стенами леса, даже несмотря на позднее время, оно вовсю гудело моторами, струясь в обе стороны потоками автомобилей, выбрасывающими перед собой желтые конусы света. Стремительно пролетали легковушки, едва не по осевой линии плотно шли тяжелые «дальнобойные» КамАЗы и «Вольвы», мощно гудели дизелями междугородные «Икарусы»… Шоссе жило своей жизнью и ему было наплевать на одинокого беглеца, выскочившему с чемоданчиком на его обочину со стороны недалекой железнодорожной платформы-полустанка.
Я чуть поколебался: в какую сторону направиться? Естественно, лучше и удобнее сейчас было бы устремиться в Москву. Там и затеряться легче, чем, скажем, в каком-нибудь Можайске. Однако и милиция это понимает. «Киоскеры», несомненно, уже сейчас, в эти минуты, перебивая друг друга, торопливо рассказывают о происшествии «компетентным органам». Вот-вот информация о совершенном преступлении пройдет по всей трассе и на дороге, особенно на въезде в столицу, станут задерживать и дотошно проверять все машины. Даже если учесть, что мою внешность они описать смогут очень противоречиво — в подобных ситуациях всегда так бывает — в такое время не так много на трассе можно встретить случайных пассажиров. К тому же у меня в руках чемодан с вещами, который опишут всенепременно, это примета надежная. Ну а когда меня задержат и привезут сюда для опознания, мне не сможет помочь никто.