Я пришел убить хорвата
Шрифт:
— Да уж постараюсь, сынок.
Скорее всего, думал я, знаю, о чем ты хочешь заговорить. И это твое право. Хотя и обидно мне будет тебя выслушивать, сынок.
— Я понимаю, батя, что тебе все это нелегко, — зачастил он торопливо, сбивчиво, словно боясь, что я его перебью, не дослушаю. — Но только ты, когда будешь у нас, не сорвись, не сделай что-нибудь… Тебе ведь нельзя ничего сделать, тебя тогда опять сразу посадят…
Вон ты о чем! А я-то думал…
— Не переживай, — ускренне усмехнулся я. — Ни маме, ни ЕМУ я ничего не сделаю.
— Правда? — обрадовался, что самая трудная
— Посмотрим. Будет день — будет и пища, — опять уклонился от ответа.
— Ты приезжай, батя. Только домой не ходи, сразу в школу, хорошо? И когда устроишься, остановишься где-нибудь, сразу мне сообщи. Только не домой, я тебе адрес дам, по которому писать… Хорошо?..
— Ладно, обязательно.
От сына слышать такое… Надо же, совсем еще мальчишка, а мудрый какой он у меня. Молодец парень. Ну а домой… Если бы не необходимость, я бы и сейчас заходить не стал. В конце концов, я ведь не мазохист, чтобы самому себе в душу раскаленные иголки совать!
Мы остановились перед подъездом.
— Слышь, бать… — он снова замялся, не зная, как мне еще что-то сказать.
— Ну-ну, смелее, что еще?
Ярослав опустил голову, переминался с ноги на ногу. Сумку свою по-прежнему держал, переброшенной через плечо за спину.
— Бать, я пойду лучше немного погуляю, ладно?.. Не обидишься?
Не хочет присутствовать при нашем разговоре, — понял я. Что ж, может, он и прав. Даже, наверное, прав.
— Конечно, иди, погуляй, — хлопнул я сына по плечу. — Не обижусь.
Я вздохнул и вошел в подъезд. На душе было тяжело. Ярослав остался на улице. И не считал нужным скрывать, что остался с облегчением.
Знаете, бывает у людей на лице такое выражение… Как бы его получше описать… В общем, человек знает, что должно произойти что-то крайне для него неприятное или нежелательное, однако изо всех сил надеется, что это не произойдет или, в крайнем случае, если это неизбежно, пусть произойдет не сегодня, не сейчас — а оно, долгожданно-нежелательное, берет и случается. И человек смотрит на неприятность со смешанным чувством: покорностью, досадой и нетерпением — коль уж случилось, пусть побыстрее закончится.
Именно так глядела на меня жена, когда открыла передо мной дверь. По всему было видно, что до последнего мгновения она надеялась, что незнакомый дядя, о визите которого сообщил младший сын, это не я.
— Добрый день, — с демонстративной вежливостью поздоровался я. — Можно войти?
Супруга поджала губы. Отодвинулась вглубь прихожей.
— Проходи, — сказала оттуда.
И только после этого ответила:
— Здравствуй.
Я аккуратно, тщательно вытер подошвы туфель о коврик и только после этого переступил порог квартиры. Своей квартиры. В которую когда-то привел Людмилу — свою милую Людмилу, как я ее тогда называл. Сюда же принес когда-то и крохотный живой комочек, укутанный в теплое одеяло, которому уже давно было придумано имя — Ярослава. Отсюда же я уезжал на войну. И отсюда же меня забирали…
И вот вернулся.
— Проходи, — повторила Людмила, теперь уже имея в виду комнату. — На улице грязно… —
И это было вполне понятно: она хотела, чтобы я побыстрее ушел, до прихода ЕГО.
В комнате все было иначе, не так, как при мне. Кажется, из мебели тут вообще ничего моего не осталось.
Я огляделся, прикидывая, куда лучше сесть. Оставил свой выбор на кресле. В него и опустился. Людмила присела на стул к столу. На меня старалась не смотреть, теребила что-то в руках — не то салфеточку, не то носовой платочек. А может и просто попавшуюся в руки тряпочку.
— Предлагаю вводную часть разговора пропустить, — начал я. — Кто, как, с кем и сколько живет, спрашивать не будем. Ты не против?
Людмила по-прежнему глаз не поднимала. Только плечиками передернула.
— Не против.
— Ну вот и ладно, — удовлетворенно кивнул я. — Итак, переходим прямо к делу. Мы в квартире были вдвоем. Наверное, специально и младшего сына отправила гулять, чтобы нам никто не мешал. Она у меня всегда была предусмотрительная. Правда, цветное фото его веселой мордашки висело на стене.
— Перво-наперво я хочу забрать свои документы и личные бумаги. Они, надеюсь, целы?
Все также глядя на мнущие тряпочку пальцы, Людмила кивнула:
— Целы.
Однако с места не поднялась, не бросилась заполошно собирать то, о чем я попросил. Что-то было не так, однако я не стал уточнять.
— Хорошо, — не дождавшись ее действий, продолжил я. — Тогда продолжаем разговор. Я прошу собрать мои вещи, которые, надеюсь, тоже в полном порядке.
Моих вещей тут было не так много. Однако в моем нынешнем плачевном состоянии и они могли пригодиться. Костюм, конечно, не нынешней моды, но так ведь и я тоже не молоденький уже — сгодится. Две пары брюк, кажется, рубашки, галстуки, ботинки… В общем, чтобы было на первое время, пока где-то обустроюсь, во что облачиться.
Супруга опять кивнула и отозвалась эхом:
— В порядке.
Однако вновь с места не тронулась.
— Вот и ладненько. Тогда последнее. Ты меня знаешь, я с подобными просьбами к кому-то обращаюсь исключительно редко. Однако сейчас ситуация такова, что не до щепетильности. Так вот, мне нужны деньги. Согласись, что я имею право у тебя попросить какую-нибудь сумму на первое время…
Говоря эти слова, я старался, чтобы ни тоном, ни голосом не выдать то смятение, которое клокотало в душе. Я, лично я, при моем самолюбии, при моем самомнении, прошу деньги у женщины! Причем, не просто у женщины, а у той, которая бросила меня, которая изменила мне, когда мне было невероятно трудно.
И все же я считал себя вправе так поступить. В конце концов, когда мы еще были одной семьей, я приносил домой все до копейки; когда был на войне, столько всего ей сюда привез… Я имел полное право взять намного больше, чем брал сейчас. Я имел право подать на раздел квартиры, на раздел имущества…
А, вот оно что! Раздел имущества! Она так подавленно сидит потому, что боится, что я именно так и поступлю! А я-то думаю…
— Ну и последнее, — повторился я, едва не забыв об этом. — Подавай на развод. Мне надоело быть…