Я промазал, опер – нет

Колычев Владимир Григорьевич

– Честь ей за это и хвала, – сонно посмотрел я на Мережика. – От меня что нужно?

– Помочь ты ей должен.

– Всегда пожалуйста. Пока рапорт не удовлетворят, буду помогать, по мере сил.

– Какой рапорт?

– Домой хочу, в родную деревню, до пенсии два года осталось, участковым дослужу. Кстати, деревня у нас тоже не перспективная, такая же, как я.

– Ты не дури, Петрович, не надо! – насупился Мережик.

– Я не дурю. Это я раньше дурил, когда голову под пули подставлял. А сейчас я умным буду и осторожным, как все перспективные. Они же все, такие хорошие,

дома сидели, когда меня убивали. А теперь еще и смеются надо мной. Ну да ладно, пусть смеются, мы, неперспективные, не гордые.

– Все сказал?

– Все.

– Может, домой пойдешь, отоспишься, успокоишься? – неуверенно посмотрел на меня майор.

– Это вопрос или разрешение? Если разрешение, пойду. Чего напрягаться? От работы кони дохнут.

– От работы кони крепнут.

– Ну, это молодые кони крепнут, те, что перспективные. А мы, простые и бесперспективные, нас никто не бережет, нам самим о себе заботиться надо.

– Да, развело тебя, Петрович, – огорченно вздохнул Мережик.

– Ну, так что, домой идти можно? – апатично спросил я.

– Иди. Если работы нет.

– Да работа всегда есть.

– Ну тогда иди, работай. И не хнычь, тебе это не идет.

Я мог бы послать его на три буквы за такой совет. Но не стал этого делать. Всплеск эмоций окрасит мою обиду в черный цвет. А она должна быть фиолетовой. К тому же мой гнев утвердит начальника во мнении, что со мной не все в порядке. А полное равнодушие к его реплике утвердит меня самого, а он ощутит свою неправоту... Впрочем, какая мне разница, что думает про меня начальник, хороший я или плохой? Все равно недолго мне здесь осталось. Завтра, когда похмельная тяжесть в голове рассосется, напишу рапорт и отправлю его по команде. Хворостов только рад будет избавиться от меня, старого и неперспективного.

Я даже ухом не повел в сторону Мережика. Как будто и не расслышал его колкость. С абсолютным безразличием ко всему поднялся и вышел из кабинета.

– Да, к Бесчетовой зайди! – бросил мне вслед начальник, с досадой, как мне показалось, на самого себя.

Может, он и винит себя за то, что вслух причислил меня к нытикам, но мне действительно было все равно. Такая апатия отуманила меня сейчас, что даже обижаться было лень.

Глава 4

Дверь в кабинет начальника уголовного розыска была закрыта. Деревянное полотно, обитое жестью, краска серого цвета, трещины, вмятины, даже чернильная клякса под красной табличкой с золотистыми буквами. Я ведь сам лично собирался перекрасить эту дверь, освежить, облагородить. Но ведь не дали. Потому что я никчемный капитан, недостойный высочайшего расположения... Обидно.

В дверь я стучать не стал, дернул за ручку, открыл, зашел в кабинет. Хмуро, но вовсе не исподлобья глянул на Бесчетову. Она стояла ко мне боком и смотрелась в зеркало, подкрашивая губы.

– Стучаться надо!

Недовольно глянув на меня, она спрятала тюбик помады и одной губой промокнула другую.

– Виноват, – флегматично отозвался я.

– «Виноват», – передразнила меня капитан.

Она неторопливо заняла начальственное кресло, локоть правой руки поставила

на стол, подперла щеку левой ладонью, направив вверх указательный палец. Она оценивала меня, и, судя по всему, весьма негативно. Впрочем, я выслуживаться перед ней не собирался, и мне без разницы, что она обо мне думает.

– Со всех сторон вы виноваты, товарищ капитан, – выдержав начальственную паузу, сказала она.

Я молча пожал плечами. Она, конечно же, не права, но спорить с ней совершенно не хотелось.

– Вчера самовольно покинули место происшествия.

Я кивнул, соглашаясь. Лицо мое ничего сейчас не могло выражать, кроме неимоверной скуки.

– Жалоба на вас поступила, приставали к свидетельнице, – продолжала Бесчетова.

– Устная или письменная? – кисло спросил я.

– К счастью для вас, устная. Но ведь было?

– Может, и было. Но вам это не грозит.

– Что мне не грозит? – вскинулась она.

– Обещаю, к вам приставать не буду.

– А я еще и не позволю!

– Не позволите, и не надо. Что еще?

– А этого мало? Самовольно покинули службу, непотребно вели себя с женщиной!

– А чего воздух сотрясать? Выговор мне запишите, всего-то делов.

– Выговор... – В нервном раздумье Бесчетова взяла со стола карандаш, импульсивно постучала кончиком по столу. – Выговор – это всегда успеется... Между прочим, вчера человека убили, женщину, а вам и дела до этого нет.

– Да нет, ее убили не между прочим, – в снисходительной насмешке слегка скривил я губы. – Ее убили профессионально.

– Я была на месте. После того, как вы самовольно оттуда ушли. Видела труп, – прикрыв глаза, пальцами правой руки она несильно ущипнула себя за переносицу.

Сосредоточиться пытается, думает, размышляет. Что ж, ей без этого никуда. Начальник уголовного розыска – дело серьезное. И, главное, ответственное. Вот пусть она и ломает голову, как убийцу найти, как отчитаться перед начальством, если вместо галки поймает глухаря. А мое дело маленькое – что сказали, то и сделал.

– И с женщиной разговаривала, с соседкой покойной...

Бесчетова с ожиданием смотрела на меня. Я, наверное, по ее мнению, должен был уточнить, та ли эта женщина, любви которой я домогался. Но я молчал, потому что все мои эмоции были окрашены в нейтральные цвета. Чего переживать, если нет письменного заявления со стороны «пострадавшей»? А слова – это всего лишь слова.

Не дождавшись реакции с моей стороны, Бесчетова продолжила:

– Так вот, гражданка Чижова утверждает, что позавчера вечером к потерпевшей приходил бывший муж. А предположительно, ночью она была задушена...

– Бывшего мужа зовут Родион, – меланхолично дополнил я. – И мать потерпевшей считает, что он мог претендовать на ее квартиру.

– Ну вот видите, все указывает на бывшего мужа потерпевшей! – взбодрилась Бесчетова.

– Что указывает? – сонно зевнув, спросил я.

– Я же сказала, все! Родион ночевал у своей бывшей жены, он ее и задушил.

– Ну да, задушил. Профессионально задушил, удавкой. А потом навел на кухне идеальный порядок и ушел.

– При чем здесь кухня? – пытливо посмотрела на меня капитан.