Я прошу прощения
Шрифт:
– Сплю… – ответила я уже заплетающимся языком.
Веки потяжелели, и приятная тяжесть придавила тело. За последний месяц я полюбила действие любых транквилизаторов со снотворным эффектом – очень нравится этот эффект «глубокой усталости», забываешь обо всем на свете.
Последнее, что я увидела, перед тем как уйти в царство Морфея, – янтарные глаза моего деверя, в них плескалась нефть.
Отрезок 6
Климентий крепко обнял меня сзади. Я почувствовала его запах и тяжесть рук на своей груди. Родной, это ты… Я так соскучилась… Он прижал меня к себе еще сильнее,
Я упала куда-то на глубину Мариинской впадины, открыть веки казалось невозможным. И тогда я поняла, что это сон. И снова закричала.
Только когда кричишь во сне, то, оказывается, шепчешь и никто тебя не слышит. Проснулась я, когда солнце было уже высоко над горизонтом.
Ну, если пересохшее горло, раскалывающаяся голова и красные от слез глаза можно считать пробуждением, а не восстанием. Точно, я не проснулась, я восстала!
Ощущение того, что все это был просто сон, снова ударило по моей психике, заныло где-то в районе души. Теперь я точно знаю, что душа у человека наверняка есть. Иначе что может так болеть в груди? Там он живет, точно.
– Богдан! – крикнула я из кровати.
Ответа, естественно, не последовало. На часах – половина двенадцатого, у оперирующих хирургов уже идет вторая по счету операция или третья.
Но как же реалистично все было! Психиатр предупреждал меня о фантомных снах. Такое бывает в первые месяцы потери, разум еще не освободился от привычки засыпать в руках любимого человека. Фантомные боли бывают даже у тех, кто руку или ногу потерял, что уж там говорить о потери смысла жизни. Но пробуждение тяжелое, конечно. Это новое успокоительное не из «слабеньких» скорей всего, я даже на ноги встать не могла! Коленки дрожали и немного подташнивало.
Собравшись с силами, я встала с кровати и отправилась за водой на кухню. На столе – букет тюльпанов и клубника: как для столичного марта рановато, но красиво. Записка: «Будь как дома».
Всегда думала, что дом – там, где любовь. Или клубника, что в принципе одно и то же.
Отрезок 7
Вечером с работы вернулся Богдан, я успела приготовить ужин – запекла картошку в микроволновке и сварила сосиски. Готовлю я офигенно, но не вкусно. Так что картоха с сосисами – лучший вариант.
– Как на работе? – спросила я, расставляя тарелки.
– Три плановых операций, все живы. Это не самый плохой результат в моей работе, – ответил доктор, на ходу отворачивая рукава рубашки, чтобы помыть руки – Как тебе цветы?
– Спасибо, неожиданно, но спасибо.
– Я подумал, что тебе надо поднять настроение.
– Бодя, а как ты думаешь, как ему там? – спросила я ни с того ни с сего.
Просто спросила, потому что захотела. Богдан поморщился – то ли от холодной воды в кране, то ли я царапнула наждачкой его душу. Черт, совсем забыла, что он тоже страдает – он брата потерял! Мужчина выключил воду и сел за стол напротив меня.
– Я понятия не имею, существует ли это «там». Знаешь, я оперирую людей, и, как у каждого врача, у меня есть свое «кладбище». Мне бы хотелось думать, что это просто переход в другой мир, а не печальный конец всему.
– А я думаю, что мы перерождаемся внутри рода. Значит, чисто теоретически Климентий может у тебя и твоей жены родиться…
– Интересная теория, в любом случае – мы с тобой оба отрицаем возможность продолжить свое существование в качестве перегноя.
– Приятного аппетита, Бодя.
Мы продолжили трапезу милой беседой о погоде – март никак не хотел признавать того, что он уже весна. «Будете продлевать?» – спросила Небесная канцелярия и запустила четвертый месяц зимы.
– Как ты себя чувствуешь, кстати? – спросил деверь, пока я ставила чайник.
– Нормально, только сон был какой-то тяжелый.
– Медикаментозный.
– Мне Климентий снился, – о подробностях сновидения я умышленно решила умолчать. – А тебе он снится?
– Нет, – резко ответил Богдан. – Мне покойники вообще не снятся никогда.
– Климентий – не покойник, он всегда живет в наших сердцах, – ответила я и разлила чай по чашкам из черного стекла.
Что за пристрастие к черному цвету у этого врача? Может, и вправду грязи не видно?
Бодя сделал глоток обжигающей воды с запахом бергамота и кивнул, подтвердив свое согласие с моей мыслью: необязательно находиться рядом с человеком, чтобы любить его. Необязательно даже, чтобы он был жив.
– А вы дружили сильно? В детстве дрались? – я засыпала друга вопросами, теперь имея доступ к тому, кто знал мою любовь с самого первого его вдоха и шага, – я хотела знать все! Я хотела по крупицам восстановить его жизнь.
– Что сказать, он мой брат. Всегда младший брат.
Как-то сухо. Богдан отвернулся и посмотрел в окно – на суровый, серый, депрессивный март. Ну что я за человек такой? Человек брата потерял, а я ножиком ковыряю зияющую дыру в сердце.
– Тебе больно? – спросила я шепотом и положила свою руку поверх его.
Брат моего погибшего жениха молча кивнул, поднялся и вышел из комнаты. Мне тоже больно. Я где-то читала, что ни одна боль не может длиться вечно и рано или поздно моя тоска превратится в светлые воспоминания. Да, в это трудно поверить, но то, что причиняет адскую боль, сравнимую только с тем, как загоняют иголки под ногти, может однажды стать великим счастьем при использовании других способов восприятия.
Отрезок 8
И потянулись дни, похожие друг на друга, как однояйцевые близнецы. Поскольку доступ к социальным сетям у меня был ограничен, я не могла, да и не очень хотела общаться со своими одногруппниками. Все они – друзья и товарищи моего погибшего жениха, конечно, выражали сочувствие, но зачем оно мне?
Никогда не возвращайтесь туда, откуда пришли. Там, в прошлом, каким бы оно счастливым, уютным и волшебным ни было, – больше нет места тебе. Если будешь пытаться влезть обратно в уже ставшие тесными штанишки воспоминаний – они порвутся на тебе, только и всего. Курам на смех. Злиться можешь сколько угодно, но, если не перестанешь вспоминать, есть вероятность, что прошлое придет к тебе не в роли «штанишек», а чем-то более трагичным, например – летящим в бездну самолетом. Только ты не внутри, ты сам себя привязал к бездне, и теперь не просто шлепнешься вниз, а еще и под тяжестью чужих искалеченных жизней. Не думал об этом, читатель? Пока ты в прошлом – люди вокруг тебя страдают и летят вниз, с истошным криком погибающих. Хочешь жить – умей стирать из памяти.