Я Распутин. Книга третья
Шрифт:
Склады стерегли еще несколько постов охраны, взрывчатку перемещали только малыми порциями, а в светлых и выбеленных сборочных сидели бабы и девки и аккуратно, отточенными движениями, выделывали взрыватели и капсюли. На меня и сопровождающих лиц мужеска пола даже внимания не обратили — ритм такой, что не зевай. Натуральный конвейер. Ну или обратили исподтишка, я не заметил.
— А что с оптикой? — спросил я у Ленки, ведавшей всем ”промышленным районом”.
— Две беды — тяжело вздохнула “эсерка” — Стекло варить научились, а охлаждать пока нет, — она выложила на стол первые наши отшлифованные линзы. — Оттого много искажений.
Я
— И второе, для стекла нужен особый, кварцевый песок. Здесь рядом его нет, возим из Гусь-Мальцевского.
— Ну и возите на здоровье! В чем затык то?
— В том, что если завод заработает на полную мощность, песка нужно будет много. А возить его — дорого. Без малого золотой песочек получается.
— Понятно… — я побарабанил пальцами по столу.
Да, производство надо ставить поближе к сырью… Как же я упустил то про Гусь-Хрустальный то? А все спешка, суета…
— Оптический завод сейчас в каком состоянии?
— Да какой там завод. Одна варочная печь да участок шлифовки.
— Значит, надо переносить в Гусь. Там и мастера по стеклу есть, авось что придумают с охлаждением.
По соседству с тремя заводами поставили общую для них “культурно-бытовую зону” — столовую, баню, детский сад и ясли. Последние поначалу вызвали в городе оторопь, но сызранцы быстро привыкли и теперь даже гордились, что у них есть такое, как в берлинах и парижах. Ну и приток рабочей силы сильно увеличился — одно дело бросить дома малолетнего бандита, и совсем другое — сдать его под надзор воспитательниц и воспитателей. Да-да, обязательно мужчин, не дело отдавать воспитание мальчиков только в женские руки.
Напоследок доехал почти на самый берег Волги, где впритык к складам товарищества Нобеля строился химический плюс нефтеперегонный заводы. Сырье вот оно, Нобели пайщики, отгрузка по воде и железке, все продумано. Нобели, кстати, сосватали и директора, доктора Льва Гурвича. Он поначалу все косился на мой крест во все пузо, видать, имел счеты с нашими ультраправославными, но вскоре оттаял, увидев, что я не кусаюсь и не обращаю внимания на его происхождение. По плану первый выход продукции намечен на осень, а пока идет монтаж ректификационных колонн и прочих самоваров, чтоб я понимал в этом. Эх, жаль мы с Нобелем разминулись всего на неделю, было бы о чем поговорить…
Так что обход владений привел меня в радужное настроение — двигатели и взрыватели уже есть, крекинг вот-вот начнется, осталось дожать немцев и пойдут телефонные аппараты… Есть чем гордится. О! А не устроить ли мне в Москве или Питере выставку достижений? Пригласить того же Нобеля. Гучкова, Морозовых, да мало ли в России интересных идей, не все же за ними в Париж кататься!
Глава 10
Возвращался в приподнятом настроении. Сдвинулась таки махина! Как говорил один пятнистый товарищ в будущем: “Процесс пошел”. Там, где двигатели — там и сборка. Деньги на автомобильный конвейер я найду — Ростех, банк твердо встали на ноги, капиталец прирастает каждый день. Обойдусь даже без кредитов — на свои построю.
А вот по взрывчатке и капсюлям надо уже сейчас подтягивать госзаказ. Пнуть по приезду Редигера и ГАУ. Давно уже должны
И вот под это дело можно взять немецких кредитов. А на ловца и зверь бежит. Кто у нас по кредитам специалист? Правильно, глава “Распутин и сыновья” — Щекин. Он собственно, и встречал меня в Москве.
— Готовься, Георгий Спиридонович — по пустому перрону мы шли быстрым шагом — Поедешь со мной в Германию. Надо Янжулу помочь с кредитами. Как бы немцы не обмишурили нас
— Дело привычное, Григорий Ефимович — Щекин подсунул в машине мне документы на подпись и начал нашептовать — Качаются банки то у Полякова. Ежели нажать как в прошлом году — скупим задешево!
— Нет! Ротшильды свои обязательства выполняют в срок, химическое оборудование доставляют без задержек. Никаких атак на Полякова!
— Эх… время упустим. Сейчас он обратно встанет на ноги, потом умучаемся бороться.
Потом, дорогой мой Жора — война будет. Такая бойня, что экономику придется на военные рельсы ставить. Причем надолго. Тогда и прищучим этого ставленника Ротшильдов. Национализируем банки и всех делов. Самого пинком под зад в Англию. К покровителям. Ничего этого, я разумеется, говорить Щекину не стал, перевел разговор:
— Разберемся. У меня не забалуешь. Ты вот, что Георгий Спиридонович… Скажи ка мне, свободные средства сейчас есть?
— В избытке-с. В кредитном комитете очередь из купцов и промышленников получить займы. Десять с половиной миллионов забронировали.
— Отложи два.
— На что?
— Будет создавать свою “фабрику мечты”. Пора. Эй, шофер! Рули на Житную.
На улице Житная располагалось знаменитое киноателье Ханжонкова. Родоначальника всего русского кино.
Стоило нашему кортежу подъехать к скромному зданию с двумя флигелями, как встречать нас вышел сам Александр Алексеевич. Модник, с подкрученными усами а-ля турецкий ятаган, ясным взором творца. Дела у него не сказать чтобы идут в гору. Прошлогодний фильм «Палочкин и Галочкин» — между прочим первая отечественная лента — так и не был закончен. Нынешние картины «Песнь про купца Калашникова» и «Русская свадьба XVI столетия” — застопорились. По банальной причине. Кончились деньги. А пайщики товарищества на вере «А. Ханжонков и К°» из московской купеческой управы дополнительно финансировать режиссера отказываются. Это в будущем ты показываешь черновой материал, впечатленные меценаты отсыпают еще денег. А сейчас — извини, подвинься. Давай свои. А если свои и так уже все вложены в дело?
Все это узнали мои “боевики”. Передовой отряд выехал заранее в Первопрестольную, Дрюня потолкался в московской купеческой управе. Распопов подкупил местного делопроизводителя. И у меня появился полный расклад.
— Александр Алексеевич, дорогой! Я всей душой болею за отечественные кинофильмы! Но так дело не делается.
Сели пить чай втроем на летней веранде. Рядом суетились операторы, костюмеры… Порой в одном лице — российское кинопроизводство только рождалось, настоящих специалистов не было, обходились фотографами и людьми театра. Но… творческий процесс не умирал, а совсем наоборот.