Я расскажу вам, как погиб…
Шрифт:
Мы шли по узкой тропинке, которая вилась по английскому парку, заросшему кустарником и нестриженой высокой травой с разбросанными по ней полевыми цветами.
— Нет, мне казалось, что ты легче всех нас адаптируешься к мирной жизни. — Странное тревожное чувство, охватившее меня в тот момент, когда позвонила Сара, не только не покидало, а все острее давало о себе знать вместе с гулкими ударами сердца. — Знаешь, мне трудно в этом признаться, но я боялся. Боялся смерти.
Ян резко остановился:
— А ты думаешь, я не боялся?! Разве человек может не бояться смерти, если ежедневно ходит рядом с ней? Сначала это что-то вроде приключения, потом тебя охватывает азарт,
Я смотрел на него совершенно ошарашенно.
— Честное слово. Удивительно, но я был уверен, что как раз ты не потеряешь головы в самых кошмарных ситуациях… Я ведь тебе страшно завидовал…
— Господи, через столько лет…
Тропинка оборвалась, и мы оказались перед низким каменным столиком, покрытым зеленым мхом. Рядом с ним стояла длинная деревянная скамья.
— И все-таки ты получил то, что дает основание называть себя счастливым: у тебя есть любимая работа и чудесная жена. Мне бы хватило и одного.
— Ну, положим, чудесную жену ты бы мог себе найти, — усмехнулся Ян. — Да и написать мог бы что-нибудь получше своих криминальных головоломок. А насчет смысла жизни… Просто каждое утро, просыпаясь, надо говорить себе: я хочу жить, я себе нужен! Понимаешь, в один прекрасный момент я отложил старую книгу и взял новую — красивую, веселую, как в детстве. И теперь я счастлив, насколько может быть счастлив взрослый человек.
— Интересно, — пробормотал я, — Паркер тоже прошел через это?
— Но он же был старше нас. Он уже тогда был совсем взрослым. Мне было двадцать два, а тебе и вовсе девятнадцать.
— Да, — кивнул я. — Он был старше нас, и он уже тогда работал в Скотленд Ярде. Мне кажется, люди, которые постоянно сталкиваются с темными сторонами человеческой психики, вырабатывают в себе инстинкт, превышающий интеллект. Инстинкт гончего пса. Я сам это иногда испытываю, когда стараюсь вместе со своим вымышленным детективом найти преступника.
Я помолчал.
— Я видел его вчера вечером, — наконец сказал я. — Мы были с ним в театре и вместе восхищались твоей женой.
— А-а, — Ян заметно разволновался. — Он говорил с тобой обо мне?
— Да, он говорил, что виделся с тобой и что его беспокоит анонимное письмо.
Ян махнул рукой:
— Это самая настоящая чушь. Он явился сюда переодетый, как из плохого детектива. Сначала вызвал Малахию, и тот устроил нам встречу в домике садовника. Я его сразу не узнал: он работал под бродягу. Совершенно отказался от обеда и тут же после разговора испарился. Да еще просил держать все в тайне, но я, естественно, все рассказал Спарроу, Саре, Лючии и Филиппу. Вся эта абракадабра вызвала общий смех. Представляешь, он еще хотел, чтобы в доме поселился один из его людей, но я наотрез отказался. Правда, я разрешил двум молодым людям разбить у меня в саду палатку. Они все время бегают с сачком и ловят бабочек, но Паркер уверял меня, что они неустанно, днем и ночью, будут охранять вход в усадьбу и следить за пристанью, если что-нибудь будет угрожать со стороны моря. Я уже даже испугался, не посадит ли он на дерево какого-нибудь переодетого дятлом полицейского. — Ян рассмеялся. — На самом деле все это совершенно не нужно: по ночам Малахия спускает немецких овчарок, и я бы не хотел оказаться на месте того, кто с ними встретится. Кроме того, обычно мы закрываем на ключ ту часть дома, где находится лаборатория. А ведет туда только одна дорога — через мой кабинет. Ночью ключ от кабинета находится в моей спальне, а ключ от сейфа или у меня, или у Спарроу. Окна первого этажа закрыты столетней литой решеткой, а лаборатория оборудована сигнализацией. Видишь, под какой охраной наши исследования: собаки, полицейские, решетки, сейфы, ключи! Думаю, через месяц мы закончим свою работу, и если с кем-нибудь что-нибудь случится, другой доведет дело до конца. А там пусть об этом заботится промышленность.
Наверху затрещала какая-то птица. Ян задумчиво смотрел на букашку, испуганно бегущую по замшелому стволу.
— Есть еще одна причина, по которой это письмо мне кажется абсурдным. Даже если бы наш метод мог дать неожиданные результаты, это все равно вопрос двух-трех лет… Далее сохранение тайны уже не имеет смысла. Речь идет о приоритете, о завоевании рынков. Конечно, продажа лицензий приносит много денег стране и немного славы нам, скромным ученым. Деньги, впрочем, тоже. Я прекрасно понимаю, что можно купить создателей каких-то интересных методов, понимаю, что можно пытаться это сделать, но угрожать им, убивать их?! Нет, это абсурд. Никто таких вещей не делает. Они не имеют смысла.
— Хорошо, если бы так, — пробормотал я. — Но даже если это имеет какой-то смысл, я все равно не понимаю, как кто-то посторонний, автор этого письма, оказался во все посвященным?
Драммонд пожал плечами и поднялся. Я двинулся вслед за ним. Мы оказались в восточной части парка и, услышав удары мяча и приглушенные голоса, молча направились в сторону этих звуков.
Сквозь сетку травянистого корта мы увидели две женские фигурки в белом. Обе они были в коротеньких шортах и рубашках. На скамейке сидел Филипп Дэвис и время от времени выкрикивал счет.
— Ну, что тут происходит? — спросил Ян.
— Тридцать-пятнадцать, — объявил Филипп.
Подавала Сара. Она отошла далеко назад и послала весьма заковыристый мяч, который Лючия взяла с большим трудом. Сара была уже около сетки. Она бегала, как мальчик. Блестящий прыжок — и мяч, посланный в противоположный угол, пролетел мимо растерявшейся Лючии.
— Все, — сказал Филипп, — по тридцати.
У задней части корта спокойно стояла Лючия, готовясь принять подачу. Мяч ударился в сетку. Лючия приблизилась на два шага. На этот раз Сара ударила сильнее, и мяч подлетел прямо к ногам противницы.
— Превосходная подача, — воскликнул Филипп.
Следующая Сарина подача была похуже, и Лючия смогла послать мяч длинным пасом в противоположный угол. Сара успела и быстро отбила его. Казалось, Лючия вновь пошлет его в другой угол, но она подрезала мяч, и он упал прямо за сеткой.
— Ничья!
— Хорошо играют, — восхитился я. — Никогда не предполагал, что любительницы могут так играть.
— Лючия была победительницей юниорок Лондона, — усмехнулся Ян. — Она великолепно думает во время игры. Я очень люблю на нее смотреть. Всегда она сделает именно то, что нужно сделать в данный момент. Сара же — просто ураган! Когда она в ударе, нет противницы, которая это выдержит. Рубит, как мужик. Никогда не подозревал, что в такой маленькой ручке таится такой удар. О, смотри!
Лючия как раз отбила мяч в конец корта и единственное, что можно было сделать — это отбить его назад с наибольшей силой и дать возможность противнице делать уже с ним все что угодно. Но Сара как молния с пол-оборота послала мяч на ту же линию, но в противоположный угол тому, где стояла Лючия, которая отчаянно бросилась к нему и умудрилась-таки отбить его высоким мягким лобом. Когда мяч полетел наверх, Сара взглянула на него и не спеша побежала к сетке. Я так и не успел сообразить, что же произошло. Сильным смечом, которого не постыдился бы и Уимблдон, она послала страшный снаряд прямо под ноги Лючии. Та даже не дрогнула, только подняла ракетку.