Я решил стать женщиной
Шрифт:
— Ну:
— Баранки гну. Это когда чувствуешь себя женщиной, — пояснила я вкратце.
— Ну да, я знаю. Грамотные мы, — Андрею стало весело.
— Люблю я при этом женщин, — я знала, что Андрею неприятна была бы другая моя ориентация, как и многим другим, и решила успокоить его хотя бы этим.
— А такое бывает? — удивился он.
— Бывает. Короче: Я сейчас от эндокринолога. Она мне выписала «Андрокур». Пить мне его много и долго, а стоит он сто долларов упаковка. Выпускает его «Шеринг». Я вспомнила, что ты с ними работал много:
— Работал, сейчас не работаю. Но тетка там знакомая осталась. Позвонить что ли? Если у них это средство есть, то они его скорее всего бесплатно дадут, —
— Хотя бы со скидкой, тоже было бы хорошо, — обрадовалась я.
— Вот так друзей теряешь: Был друг: и бац!:и вдруг подружка! О, как! — Андрей шарахнул себя ладонями по коленкам и встал. — О, ёбт! — ещё одно восклицание вырвалось из него. Он вышел за телефоном:
— Записывай адрес и телефон, — через пару минут он уже входил в комнату.
— Неужели договорился?
— Три упаковки обещали, — гордый своими связями, объявил Андрей.
— Здорово! — я готова была его расцеловать. — Ты сэкономил мне триста долларов.
— Цени. Для «подружки», что не сделаешь, — при этом Андрей толкнул меня в плечо и рассмеялся — «всё равно ты хороший мужик», означал этот знак.
На следующий день я заехала в офис «Шеринга», где-то напротив уголка Дуровых находился он, мне презентовали три упаковки «Андрокура», я подарила большой замороженный торт: Ещё один шаг сделан.
На четыре часа я договорилась о съёмке с Вейсманом. Мы договорились, что он с товарищами-стриптизерами приедет к нам в студию к трём. Ими займется наш визажист и будет их красить. А я подъеду в студию к четырём после другой съёмки. Утром я отвела Лизу в детский сад, — в предыдущий день она была у меня, и сразу поехала снимать групповой портрет с Путиным. Путин на этом портрете занимал мало места, с ним хотели запечатлеть себя еще человек двести членов Центризбиркома. Съёмка должна была произойти в нашей академии. Я не была уверена, что съёмка состоится, для съёмки первого лица требовалась аккредитация за три дня. У нас с Катюшоном не было никакой. Я не снимала никогда Путина, но снимала несколько раз Ельцина, и пару раз меня не пускали на съемку из-за не вовремя оформленной аккредитации.
Я без проблем проехала на машине на территорию академии, у меня был постоянный пропуск на въезд, и было удостоверение сотрудника академии. У входа во второй корпус охрана, внутри тоже — наши академические менты в штатском и сотрудники ФСО*, крупные парни с бесцветными наушниками в ушах.
Это была предельно простая съемка, но минимум оборудования для нее вмещался в огромных двух кофрах — две студийные вспышки по 1000 джоулей, камера 6х7 плюс мой большой штатив CULLMANN за 600 долларов. Всё это мы вволокли под изумленными взглядами охранников в открытые, приготовленные уже для нашего Президента двери.
— Вы откуда, девушки? — охранники обалдели от такой наглости. Уже за два дня по академии бегали кинологи из ФСО с собаками, искали взрывчатку, проверяли все помещения, многие из них опечатывались. Подготовительная работа перед приездом Президента меня впечатляла всегда, когда я еще снимала Ельцина. Было задействовано такое колоссальное количество людей и средств! Запомнилась живописная картина: Перед приездом Ельцина в построенную Межпромбанком церковь недалеко от Арбата по оцепленному району едет вышка с поднятой люлькой, в ней огромный мужик в ослепительно белой рубашке и черном костюме, он был похож на жениха, сбежавшего со свадьбы. Он, стоя в поднятой на высокой стреле люльке, проверял все многочисленные рекламные щиты в округе — не подложена ли в них бомба. А тут, возможно, бомбу вносили в двух огромных, не проверенных никем, сумках. — Вы откуда, девушки? И куда? Поменьше сумочки не могли найти?
— Мы на съемку, — ответила я, и показала свое академическое удостоверение. Оно не давало мне никаких прав снимать, но все-таки объясняло причину моего присутствия в стенах академии. Сотрудник ФСО посмотрел удостоверение, потом на меня. Поморщился.
— В списках прессы вы есть? — спросил он.
— Нет. Нам заказал съемку Вешняков, — соврала я, не став перечислять фамилии академических чиновников, которые со мной договаривались и, на которых охраннику было глубоко наплевать, и назвала сразу фамилию Председателя Центризбиркома.
— Если в списках нет, тогда снимать нельзя, — и лицо охранника приняло привычную для неё кирпичную форму.
— Хорошо, — я пожала плечами. — Мне наплевать, меньше работы:, - я с готовностью взяла сумки и двинулась к выходу.
— Куда? Сейчас узнаю, постой, — остановил меня охранник.
Он испугался ответственности, что сорвет он, может быть, важную съемку и вздуют его за это по службе. Он связывался долго со всеми, никто, естественно, о нас не знал, и никто не хотел брать ответственность послать нас подальше — вдруг исторический момент встречи Президента с Центризбиркомом для кого-то всё-таки важен.
— Ладно, открывайте сумки, — буркнул охранник, и я открыла. На охранника выглянули синенькие с разными переключателями задние стенки вспышек. — Так, это что такое?
— Вспышки, а это фотоаппарат, — объяснила я, не вдаваясь в подробности.
— Так, убирайте сумки за угол. Президент проходит, тогда готовитесь к съемке. По команде. Понятно?
— Понятно, — мы задвинули их за ряды зеленых диванов. И сами уселись на них — хорошее место для просмотра происходящего.
У входа для поклонов уже стояло академическое начальство — ректор Егоров и пара проректоров; Вешняков и еще несколько незнакомых мне людей; охрана в избытке — конечно, всё то же самое ФСО и, конечно, руководство нашего ментовского отдела в лице очень «видного» его начальника полковника Кузнецова и ещё пары лиц его заместителей в компании с ним поглазеть на Президента. Все в напряжении, все поглядывают в сторону въезда. Вдруг все напрягаются еще больше, вытягиваются, как военные, мы с Катей жмёмся друг к другу. К входу подлетают несколько черных гелендвагенов, несколько машин сопровождения рассыпаются на площади перед входом, два огромных «мерса» останавливаются, быстрый охранник открывает дверь, и: маленький бодренький Путин выскакивает из машины. Все бросаются ему навстречу, здороваются и говорят все одновременно, поэтому совершенно неважно что. В дверь перед процессией вбегает сотрудник ФСО, рука нервно на рукояти пистолета, он дико озирается: В таком месте и при такой предварительной подготовке глупо ожидать засад и нападений, поэтому мы понимаем, что эти безумные действия из вестерна положены по инструкции. Мы сразу его обозвали «Стрелок» — лицо красное, череп лысеющий, лицо страдающее, только что брошенного мужа. Путин легкой походкой убегает по лестнице, группа встречающих с трудом и отдышкой догоняет. Путин должен был выступить на встрече с Центризбиркомом. Выступать он будет недолго.
— Всё, у вас пять минут на подготовку, — дал нам команду человек в костюме с проводком-пружинкой из уха.
Мы быстренько разобрали штативы и всё остальное.
— Давайте пока всё в сторону, — опять скомандовал человек в штатском, — оставляем место для прохода. Будет команда, поставите всё на место.
В этот момент я чуть было не ляпнула по военному: «Есть!», козырнув под непокрытую голову.
— Сколько надо для этого времени? — уточнил ФСОошник.
— Минута, — еще чуть-чуть и я зашагаю строевой, я до сих пор это умею. Походка «от бедра» у меня выходит значительно хуже.