Я решил стать женщиной
Шрифт:
Балтийск был городом — разойтись негде, если увидишь человека, то потом обязательно встретишь его еще раз в этот же день. Я внимательно смотрела в окно, я была уверена, что увижу Машу с Лизой. Они приехали сюда к тете Нонне, моей тете, уже две недели назад, я прилетела к ним на неделю. Я не предупредила их о своем приезде, я разговаривала с Машей вчера по телефону и не сказала, что у меня на руках билет на самолет. Мы ехали по проспекту Ленина — это основная улица в этом городе, раньше она называлась Гвардейским проспектом. Я внимательно смотрела в открытое окошко автомобиля, перебирая глазами людей, неспешно двигающихся по обочинам дороги, в полнейшей уверенности,
— Девочка, пройдемте в милицию. Без мамы нельзя гулять одной по улице, — Лиза вздрогнула и повернулась.
— Ну, папа! Ты меня напугал, — и бросилась целоваться. — Привет! Ты откуда? Ты же в Москве был.
— В голубом вертолете прилетел и бесплатно покажу кино: Тра-ля-ля:, - попыталась я пропеть песенку крокодила Гены. — А мама где?
— А мы шли тебе звонить. Ма-ма-а: — Лиза слезла с рук и побежала за Машей.
— Заечкин, откуда ты? — мы поцеловались, как будто и не разводились. — А мы идем на почту тебе звонить.
— А я так и думал, что вас увижу. Еду, смотрю в окошко:, и Лизочка бежит в своем желтеньком платье с подсолнухами. Залезайте в машину, доедем до дома.
Мы вместе сели в машину.
— Лиза, смотри, видишь этот магазин? — я пальцем ткнула в окно автомобиля.
— Вижу.
— Тринадцатый называется. А рядом, видишь, слива растет?
— Вижу.
— Я в твоем возрасте лазил на нее с другими мальчишками, сливы собирал.
— Правда, что ли!? А мы с мамой ходим в этот магазин за молоком.
— Здесь направо, вот к этому дому, — сказала я водителю. — А вот горка рядом с аптекой, — показала я на небольшой холмик на противоположной стороне дороги. — Мне было пять лет: Я забрался наверх, и у меня между ногами змея проползла, уже в свои пять лет я обратил внимание, что у нее не было оранжевых пятен, значит, гадюка была. Я испугался, прибежал домой, рассказал маме, и никто мне не поверил.
— Почему? — обиделась за меня Лиза.
— Не знаю, — я уже не помнила, почему мне никто тогда не поверил. Наверное, болтают все дети без умолку, вот и не слушают их. — А вот этот забор, он еще с войны стоит, вот эта решетка упала на меня, чуть не убила, меня достали, я весь в крови был:, - решетка эта, как и всё остальное живущее в этом городе с довоенных лет, абсолютно новёхонькая окружала наш розовый с черепичной крышей дом. — Всё приехали.
— Тетя Нонна! Ку-ку, — за пятнадцать лет, а, может, и за десятки, место, где лежит ключ, ничуть не изменилось. Я уверенно потянулась и взяла его тут же с дверного косяка и вошла в тетину Ноннину квартиру. — Ку-ку!
— Борька! Ты откуда. Во, дает! Даже не позвонил, — тетя Нонна, совсем не изменившаяся за эти годы, стояла у плиты и что-то готовила. — Здравствуй, Борюля! — она подошла, поцеловала меня, Борюлей называла меня только она.
— Здрасьте, теть Нон! А я подумал, чего в Москве сидеть? Работы мало: Еду мимо аэропорта, подумал, если есть билеты назавтра в Калининград, то полечу. Заехал, билеты были.
— Ты в своем репертуаре, — продолжала обниматься тётя Нонна.
— А как у вас тут? Как дядя Коля?
— Вчера трех судаков поймал на заливе, готовлю сейчас. Ты вовремя, обед сейчас будет готов, — и она заглянула в духовку.
Я захотела помыть руки с дороги и подошла к раковине на кухне. Знакомая до боли густая паутина трещинок выглянула на меня с ее дна, как родное знакомое лицо. Пятнадцать лет я ничего этого не видела, и всё хорошо сохранившимися фотографическими картинками с готовностью и с благодарностью всплыло в моей памяти:, всплыло с точностью до каждой трещинки в этой довоенной немецкой мойке. Так бережно храня прошлое, сейчас моя память тщательно фильтровала настоящее, она выкидывала всё лишнее, все ненужные и иногда нужные лица: Я записывала чей-нибудь телефон, через пару дней я смотрела в книжку, и записанная фамилия мне ничего уже не говорила. «Борис, привет!» — мне протягивал руку человек, я ему с недоумением протягивала тоже. — «Мы же три дня назад приезжали снимать рекламу для:», — и он называл для кого мы снимали рекламу с их участием или присутствием, я восклицала для приличия — «А-а-а!», смотрела на него и ничего не помнила. Моё прошлое было определенно лучше моего настоящего, может быть, поэтому память так бережно хранила и трещинки в старой раковине, и горку у аптеки, и огромные тополя и каштаны: Балтийск так и остался родным и знакомым до каждого кирпичика городом.
— Теть Нон, судак шикарный. Буду каждый день рыбу есть, — мы сидели на кухне за обеденным столом и ели, запеченную в духовке рыбу в фольге. — А как Джон поживает?
— Вовка? Хорошо. В море на корабле старпомом сейчас ходит. В рейс через пару дней идёт.
— Ничего себе! А Штепа Андрей?
— Работает, не на корабле только: Не помню где.
— А садик ваш вишневый плодоносит? — продолжала спрашивать я.
— Какой год выпадет: Деревья старые, они же с войны, вырубать их надо.
— Жалко. А ты, Лизка, познакомилась с кем-нибудь? — обратилась я к своей дочке.
— Я с девочкой с первого этажа познакомилась, мы дружим.
— Молодец: А как Марья Степановна? Она же тоже с первого этажа, по-моему? — опять спросила я тетю Нонну.
— Умерла уже давно: так и умерла старой девой. Она же уксусной эссенцией травилась, откачали еле-еле… Пожила после этого немного: так и умерла одна, ни детей, ни родных.
— Жалко:, - задумчиво протянула я и поежилась от неприятного холодка, пробежавшего по моей спине. Такое страшное окончание человеческого существования, отравленное уксусной эссенцией и одиночеством пугало меня в этой жизни больше всего. Окруженная детьми и внуками хотела умереть я. Видеть перед смертью их счастливые лица и знать, что всё у них хорошо. Успеть улыбнуться любимой женщине в последний раз и с этой улыбкой застыть навеки.
Я доела рыбу, встала на коленки на стул и выглянула в окно. Напротив такой же розовый дом — два этажа и третий мансардой под кирпичного цвета черепичной крышей. Под окном тетин Ноннин вишневый садик, правее разросшаяся огромная алыча и уютная скамейка в её тени. Еще правее, высоты кремлевской стены, аллея огромных, исполинских тополей. Почему деревья вырастают здесь такого размера?: За дворовым столиком под окном сидели три женщины.
— А тетя Тамара жива еще что ли? Это она сидит? — спросила я тётю Нонну.
— Неужели ты её помнишь? — удивилась она и подошла к окну.
— Как не помнить, меня её собака покусала, когда мне было года четыре, — я вспомнила, как будто это произошло вчера, оскалившуюся морду разжиревшей Тяпы, так звали её старую больную собаку, похожую на таксу. Собака давно умерла, а хозяйка её по-прежнему сидела во дворе и живо обсуждала, видимо, окружающую жизнь. Тетя Нонна выглянула в окно.
— Тигра? Что с ней станется? Всех ещё переживет, — произнесла это тётя Нонна совсем не зло.