Я - Русский офицер!
Шрифт:
Леди аккуратно приподняла томик стихов Пушкина и бережно прижала к своей груди, вспоминая, как Валерка читал ей. Войдя на кухню, она увидела Валеркину мать.
Лена тихо поздоровалась, но к своему удивлению заметила, что женщина даже не откликнулась. Она продолжала так же молча сидеть, не обращая никакого внимания на девчонку, раскачиваясь взад-вперед своим телом, словно маятник от часов.
Ленка, видя невменяемость будущей свекрови, взяла из мойки миску с накапавшей водой, плеснула её прямо в лицо. В тот самый миг женщина очнулась, и, сделав глубокий вздох, сопряженный с каким-то грудным и внутренним хрипом — завыла. Нет, она не плакала, она просто выла — выла, словно верная собака над телом своего умершего хозяина. Её зубы стучали, будто её бил сильнейший озноб, и сквозь этот жуткий стук из её груди вырывался истошный волчий вой. Слезы постепенно появились на её глазах, и Светлана Владимировна перестав выть, заплакала. Ленка присела рядом и облегченно вздохнула. Она обняла свою будущую свекровь за плечи, и, прижавшись к ней, так же пустила слезу горечи.
Валерка после полетов возвращался домой. Соседи по дому и дворовые пацаны молча смотрели ему вслед, ничего не говоря. Лишь странный, предательский шепот слышался за его спиной. Было такое ощущение, что народ сторонится его словно прокаженного или больного смертельной чумой. Идущий рядом с Красновым Синица, крутил своей головой ничего не понимая.
— Слышь, Валерик, а чего это они!? — спросил Синица, глядя на соседей.
— Да хрен их знает, — отвечал Краснов, удивляясь происходящему. — Может, помер кто?
— Да ну ты! Тоже скажешь. Я страсть, как покойников боюсь, — сказал Синица и еще ближе приблизился к Червонцу.
— Дурень ты, Синица, бояться нужно живых, а покойники они самые смирные. Лежит себе в гробу и ему ничего от тебя не надо.
— Нет, все равно боюсь! Я читал, что есть какая-то Дракула, которая тоже была покойником. А потом вдруг ожила и давай из людей пить живую кровушку. Своя-то уже была холодная, вот ему горяченькой и хотелось!
— Дракула — мужик, граф был такой мадьярский или румынский. Он то и пил кровь людскую…
В какой-то миг Краснов остановился, видя, как тетка Фруза при виде его, отвернула свой взгляд. Что-то острое кольнуло в сердце и Валерка, словно пуля влетел на второй этаж. Дверь в квартиру была открыта. Краснов-младший осторожно переступил порог и втянул свое тело в коридор. На кухне сидела заплаканная мать и такая же зареванная Ленка.
— Что случилось, мам? — спросил Валерка, входя на кухню.
При виде его из глаз матери вновь хлынули потоки слез. Следом за матерью заплакала и Леди.
— Да что же тут произошло, скажет мне кто или нет!? — вновь спросил Краснов, уже выходя из себя и срываясь на крик.
— Сыночек, батьку твоего арестовали, — сказала мать, вытирая слезы краем фартука. — НКВД его забрал.
Тут до Валерки дошло то, что говорил ему Синица. В этот момент к его горлу подкатил какой-то колючий и отвратительный ком. Он словно плотина перекрыл глотку и душил, душил Краснова, подобно пеньковой петле. После недолгой борьбы с временным недугом он вдохнул полной грудью и с каким-то странным гортанным хрипом еле вымолвил:
— Когда!?
— Два часа назад, когда ты в клубе на полетах был.
— А Фескин!? — спросил Краснов.
— Фескин твой, бандит и никакого отношения к папе не имеет, — сказала мать, привстав из-за стола.
— Ничего не понимаю. Синица говорил, что арестовали Фескина. Причем тут отец!?
— Фескина арестовала милиция из отдела по борьбе с бандитизмом, а отца — чекисты.
Тут до Валерки дошло, что отец-то и стал жертвой какого-то злого навета. Не зря Синица говорил, что дядя Жора, местный участковый, по пьянке, выказывал свое недовольство. Якобы Родина и сам товарищ Сталин обделили его, и что он, как милиционер и бывший красноармеец-буденовец, достоин лучшей доли в социалистической стране, за которую он в гражданскую проливал свою кровь. А этот выскочка, военпред Краснов, занимает трехкомнатные апартаменты, да еще на работу на казенной машине ездит и с немцами шашни какие-то заводит, видно Родину им частями продает.
Белая пелена в тот миг накрыла сознание Валерки. Схватившись за дверной косяк, он присел на корточки в дверном проеме. Что-то непонятное и неопределенное крутилось в те секунды мозгу, и картины страшного ареста отца поплыли перед глазами, словно миражи в жаркой пустыне. Не удержавшись на ногах, Валерка упал. В тот миг он вообще не контролировал своих действий. Он всем своим нутром, всей своей душей ощутил ту сыновью боль, которая гложет сердце в минуты скорби по близкому человеку. Словно через толщу воды до его слуха докатился истошный вопль матери. Уже ничего не осознавая, Валерка покатился в черную пропасть, инстинктивно хватая воздух широко открытым ртом.
Видя состояние сына, мать и Ленка бросились к Валерке, желая подхватить его. Но тело Краснова-младшего обмякло, и он с грохотом упал на пол.
Очнулся Валерка от странного холода, лежавшего на его лбу.
«Тряпка мокрая», — подумал он сквозь пелену, накрывающую его сознание.
Полотенце, пропитанное водой, неприятной холодной влагой касалось лица, подбородка и шеи и это холодное и мерзкое неудобство, привело его в чувство.
Валерка, скинув полотенце, приподнялся. Мать, сидевшая рядом, схватила его за плечи и уложила сына вновь на подушку.
— Лежи сынок! Не стоит подниматься.
— Что со мной? — спросил Валерка, касаясь рукой материнской щеки, по которой текла крупная слеза.
— Ты был в обмороке, — ответила мать и, перехватив руку сына, нежно поцеловала её. Она прижала её к своей щеке и с глазами полными слез, посмотрела ему в глаза. — Отца арестовали по подозрению в шпионаже.
Тут Краснов вспомнил, как Синица говорил о неудовольствии местного участкового дяди Жоры. В эту секунду в его душе словно что-то взорвалось.
— Я убью эту сволочь! Контра белогвардейская! Я знаю, кто написал на него донос. Подонок! — стал выкрикивать Валерка и, вскочив с дивана, бросил мокрое полотенце на спинку стула. — Я знал, знал, что он настоящая тварь! Прикрывается сука удостоверением, а сам хуже того же вора Залепы! Но тот-то хоть вор в законе, а этот? Это настоящий гад, оборотень в погонах! Днем служит Родине, а по ночам приворовывает из товарных пакгаузов на «сортировке».
— Тихо, тихо не кричи, соседи услышат и донесут этому милиционеру. Будет он потом и на тебя доносы строчить в НКВД. А я, я же не могу потерять двух мужиков, — сказала мать, держа сына за руку.