Я Счастливчик. Сборник рассказов
Шрифт:
Только люди изменились очень. В один момент. Даже внешне стали отличаться от прошлого поколения. Я это точно знаю, потому что внуки, той самой бабули поселились в квартире.
…Не боялись они ни Бога, ни чёрта – не потому, что смелые были, а оттого что жадность шестирукая в них проснулась. Да и времена «тёмные» настали. В те жуткие годы всем пришлось несладко. И я мучился со всей страной заодно. Сам в себя чуть верить не перестал. Даже подумывал о побеге за «бугор» – в Белоруссию. Но понял, что бросать своих негоже и пришлось, как-то ужиться с новыми русскими.
Ад кромешный,
Он бандит «перовский», а она – то ли проститутка, то ли официантка, что, впрочем, в те годы за редким исключением одно и то же. Если парочка в доме, то с утра до утра пьянка. А у них мальчишка. Пацанёнок семи лет смотрит на весь этот блуд и думает: «Крутые у меня родители!»
Ну, всё, терпение лопнуло. Решил перевоспитать заблудшие души. Я отучу вас грязь разводить, да деда ветерана позорить! Он за вас кровь проливал, а вы что – Родину не любите, пропить её собираетесь, продать добро и подарить земельку улыбчивым врагам заморским? Я за эту квартиру и за дома по соседству устрою вам «кузькину мать»!
Сказано – сделано!
Мужик, в очередной раз пьян. Цепляет жену. Ругается. Кулаками машет. Бил и себя в грудь, вопил, что за ВДВ три с половиной года окопы рыл в Персидском заливе. За кого воевал наш герой, непонятно, но точно известно, что победил всех! В общем, побродил он воинственно от кухни до туалета и уснул, рухнув в коридоре. А я только этого и жду, – и как давай врываться в его сны беспорядочные.
Фантазия у начинающего бандита бурная. Снится ему ковбойский кабак. На сцене, значится, девицы «канкан» выплясывают, а вокруг друзья. На столе стволы, под столом ноги в кедах. Бьюсь об заклад, что насмотрелся мужичок в детстве фильмов гэдээровских про Чингачгука. Да только краснокожие не кеды носили, а мокасины. Я знаю, что говорю.
Но это всё детали. Мелочишка. Во сне хмельном всё по-крупному: денег у гангстеров в сундуках носить, не перетаскать, а два ящика виски поощряют беспричинный смех и веселье братвы. Ну, естественно, мужик главарь банды. Как без этого? Девчонки, как положено, отплясали, ножками подрыгали и прямо со сцены к бравым бандитам на руки прыгают. Видимо, пришло время по номерам расходиться. Сплошной разврат… тюфу прямо!.. срамота! Всё думаю – хватит!
Использую свою силу и опыт многовековой. Разгоняю его марево, создаю своё. Собутыльники растворились в секунду. Столы, стволы, девчонки в чулочках и бармен с бутылками – следом исчезли. Смотрит наш предводитель, а сон-то изменился…
…Ритмично бьют барабаны. Вокруг «перовского» бандита люди кружатся в танце, а он, как свеча на торте. Стоит привязанный к столбу посреди толпы и ждёт, когда его поджарят.
Как выглядят каннибалы Папуа – Новой Гвинеи, я не знаю, но представляю их голыми, пузатыми и весьма голодными.
Я в страшном сне за вождя, в образе загорелого дикаря с бусами до пупа. У меня живот, как воздушный шар, волчий оскал и глаза жадные – до человеченки. Мужик ничего не понимает, трясётся от страха, озирается – помощи ждёт. Я, понимаешь ли, достаю коробочку «Балабановской» фабрики и как фокусник из-за уха зажигаю спичку. Взгляды наши пересекаются, я безжалостно бросаю горящую палочку под ноги в кучу сухих деревяшек, и через мгновение кеды уже плавятся – и как взмолился он.
«Господи! – завыл мужик, – Господи, помоги мне!»
Вспомнил он молитву, что бабуля ещё маму его учила. Сбивчиво читал «Отче наш», плакал – заклинал не жарить его и не съедать. Со страху разного наговорил – и правды, и вымысла. Выкрикивал, что он невкусный, что в детстве болел ветрянкой, а сейчас страдает от хламидиоза седьмой раз за полгода!
Да-да, навёл я на мужичка страху, а самому смешно. Вы поймите – я не злодей, только как лучше хочу, но посмеяться, это мы запросто!.. это мы завсегда! И я продолжил.
Высекаю искры: в одной руке у меня нож, в другой вилка. Я мужику заплаканному говорю: «Ребёнку твоему в сентябре в школу, ты парню ранец купил? Жена твоя спивается, а ты знаешь, что женский алкоголизм неизлечим?»
Засыпал вопросами, призвал жить по-людски. На завод предложил устроиться: слесарем или охранником. Может быть, учиться пойти, ну или в милиции служить; а что тоже выход, там тоже люди – честных нет, но хороших полно.
Пока я совесть будил, жилец квартиры волшебно протрезвел и вспомнил меня. Как узнал, ума не приложу. Я его пугал в детстве, в школу поднимал и взрослых слушаться заставлял. Думал, он всё забыл, а нет – помнит.
«Вспомнил тебя, – пускал слёзы мужик. – Ты домовой из нашей квартиры».
Смотрю в глаза человека и растворяюсь, как туман от дуновения ветра. У мужика сон пропал, и протрезвел он навсегда. Сидит на полу в коридоре, озирается. Меня ищет. Увидеть вживую хочется.
«Вставай балбес, – упивался победой я, – Вставай, поднимайся рабочий народ…»
Допел я песню революционную до конца, а мужичок вдруг схватился за голову и заплакал. Вспомнил он бабку, вспомнил маму и отца. Вспомнил деда фронтовика, и ожила в ём совесть.
Вот смотрю и думаю: неужели нужно дойти до крайности отчаянной, чтобы мозги выпрямились, наконец-то? Тебе дураку необходимо оказаться на краю пропасти, чтобы увидеть, как впереди тебя, балансируя чуть дыша, баба твоя и ребёнок стоят у последней черты?..
И правду говорят – крестится русский мужик, только когда гром гремит грозный, да град по макушке булыжниками стучит.
***
Я почти не старался, сгибая в безопасную линию кривую дорожку. Это всё его черти, его белочки – это его судьба. Я только слегка помог человеку, и жизнь в семье наладилась. Не пьют, не дымят, мальчишку выкормили. Здоровенный бугай вырос и совсем неглупый. Денег сын заработал и купил новое жильё. Вот и собралась вся семья переезжать.
Сейчас смотрю, как они вещи упаковывают. Немного осталось. Бабушкин комод вытащить, да аккордеон дедовский. Даже не знаю, как мне быть. То ли с ними, то ли здесь остаться. А если дом под снос?.. и мужик говорит, чтобы я с ним ехал. Зовёт меня с собой. Упрашивает.