Я сделал это! От шизофрении к оранжевым шнуркам
Шрифт:
В моей семье лишь я не чувствую себя виноватым во всем том, что, вероятно, вызвало мою шизофрению, да и в том, что вызвано ей самой впоследствии. Но как я пришёл к такой позиции? Все просто: я лишь думаю о том, что есть и что будет. Мысли о настоящем и будущем плавно перетекают друг в друга, я почти вообще не размышляю о прошлом, если дело не доходит до попыток стать писателем, конечно. Не думать о прошлом достаточно комфортно для любого человека, даже для того, у кого нет шизофрении. Просто необходимо найти то, что делает тебя счастливым, и хорошенько вцепиться в это. В моем случае это музыка, например.
Я очень люблю музыку. Если хочется за день прослушать двести композиций, значит, их будет именно столько. А когда
Глава 2. Первые годы. «Я не сделаю это»
Первые годы моей жизни – время праздности и беззаботности. Ну и материнской юбки в случае неожиданных проблем. Естественно, сам я из раннего детства ничего не помню, лишь знаю по рассказам родителей. Каким ребёнком я был? Судя по их описаниям, очаровательным, умным, добрым и очень спокойным малышом. Что касается моей внешности в тот период, то мама считает, что я был исключительно привлекателен, и в этом вопросе действительно очень приятно положиться на мнение знающей женщины. Что ж, если ещё в роддоме все врачи и медицинские работники сошлись на том, что такого симпатичного подопечного у них давно не было, то как жаль, что в начале четвёртого десятка я выгляжу довольно заурядно. Вопрос внешней красоты в дошкольном возрасте затронут здесь не просто так – он на долгие годы стал аргументом бабушки в те моменты, когда у меня что-то не получалось. Она твердила при неудачах:
– Ну как же так?! Ты же красивый! Ты должен был это сделать!
Как эти вещи связаны, мне до сих пор не очень понятно, хотя я и знаком с мнением, что у привлекательных людей в жизни может получаться больше. Но давайте тогда сузим этот вопрос до взаимодействия с другими: вероятно, тому, кто вышел лицом, окружающие, как правило, стремятся оказать участие и помощь. Да, в дошкольном возрасте мне действительно хватало и внимания ровесниц, иногда повышенного, и благосклонности окружающих. А особенно если они видели на своём любимчике белую рубашечку с бордовой бабочкой, а сверху – милые искренние глаза.
Но во взрослой жизни от тех приятных моментов ничего не осталось – сейчас я точно не получаю ничего благодаря внешности. Может быть, как раз потому, что не осталось ничего и от симметричного лица с выразительным взглядом. Впрочем, это мнение субъективно, и я специально написал об этом, чтобы показать решённый внутренний конфликт молодого мужчины, которому его внешность почти безразлична. Что ж, возможно, вам будет куда интереснее зарождение других противоречий.
Если говорить про мой интеллект в первые годы жизни, то я был также и очень умным. Но в чем же мой ум выражался? В лёгкости решения задач, конечно. Ещё до того, как я научился говорить, всё мне давалось достаточно легко. Вернее сказать, то, за что брался, а ведь благодаря родителям я сталкивался только с теми препятствиями, которые мог преодолеть благодаря имеющимся талантам. Меня попросту ограждали от нехарактерных для меня занятий, чтобы еще больше развивать в том, что шло хорошо. Если ни к какой физической активности я способностей не проявлял, то ни к чему такому меня и не приучали. И вспомните про материнскую юбку, в которую мне можно было уткнуться в случае чего, причём гораздо чаще, чем моим ровесникам. В общем, началось балование. Я развивался непринуждённо, и была только одна серьёзная проблема, которая косвенно относилась к интеллекту.
Я очень долго не мог заговорить, хотя хорошо понимал речь и всё происходящее вокруг. Обычно в таких случаях родителей малыша успокаивают тем, что однажды его «прорвёт», и он заговорит сразу предложениями. Думаю, это действует обнадёживающе, но всё-таки тревога и даже отчаяние – верные спутники родственников «молчуна». Особенно когда они видят речевые успехи чужих детей. В песочнице на детской площадке я часто играл с девочкой из соседнего дома, Н. Моя мама и её дедушка любили поболтать о том о сём, пока мы с ней лепили из песка домики и фигуры. Н., будучи моей ровесницей, уже отлично говорила. И как же мне, судя по рассказам, было неловко от этого! Наверняка я понимал, что мне недоступно нечто важное, в чём она уже преуспела.
– Бу-у-у! – показывал я на стоящую неподалёку машину.
– Это машина красного цвета, – говорила Н.
«Боже мой! У неё получилось, а у меня нет! Я не смогу! Я… Я не сделаю это!» – вероятно, переживал я.
– Ки-и-и! – пытался я перегнать Н. в словах.
– Ну да, у кисы хвост, – спокойно сообщала Н. в ответ.
«Боже мой! Я… Ведь я и правда не сделаю это! Как же быть?» – возможно, продолжал расстраиваться я.
Однако в два с половиной года меня действительно наконец прорвало, и я заговорил сразу предложениями, которые быстро переросли в длинные сказки и истории. Ох, что тут началось! Родители говорят, что я мог болтать часами, причём остановить эти рассказы было невозможно. Врачи быстро пришли к выводу, что перед ними вундеркинд. Ну а я быстро почувствовал к себе соответствующее отношение близких. Однажды, когда я в очередной раз приставал со своими рассказами к уставшему от начала девяностых дедушке, у нас произошел такой диалог:
– Дед, что мне делать?
– Напиши книгу, когда вырастешь.
Первое складное стихотворение в четыре строчки я сочинил в возрасте около трёх лет, ну а книга… Похоже, что наконец-то вырос.
Что же касается доброты и спокойствия, то близкие говорят, что злоба никогда не была мне присуща. Если в первые месяцы жизни я почти не плакал, то и дальше практически не проявлял эмоций. Нет, они были, конечно, но… Помните милого инопланетянина из фильма с соответствующим названием? Вот примерно так было и у меня. В эпитетах мамы, бабушки и дедушки, которыми они описывают невероятную хорошесть и необычность свалившегося им на голову «инопланетянина», читается любовь ко мне, когда я был еще совсем маленьким. Возможно, мой благодушный характер и объясняется тем ранним принятием меня с их стороны. Впрочем, я знаком и с точкой зрения, что характер определяется главным образом генами.
Я очень любил фантазировать, не понимая, где заканчиваются выдумки, а где начинается жизнь. Ну а когда заговорил сложными и длинными историями, текстами, то иногда они только из фантазий и состояли. Я и сейчас люблю посидеть, поразмышлять, представить себе что-то снова и снова – и ещё раз подумать о только что придуманном. Хотя с годами я, конечно, научился отделять свои грёзы от окружающей реальности, но, вероятно, уже в раннем детстве сторонился тех, кто пытался вернуть меня к ней.
Действительно, если ты большой выдумщик, то вряд ли тебе будет приятно, когда другие мешают заниматься любимым делом, да при этом ещё давая понять, что оказывают тебе услугу. Нет, никакая это не услуга. Вопросы вроде «Ну, что ты придумал сегодня?» или «А как ты жить-то собираешься?» – это плохие вопросы. Потому что вы всё равно не получите на них ответа, а вот ребенка-мечтателя можете задеть за живое. Ведь он в своём выдуманном мире, и ваша реальность ему безразлична. Так зачем навязывать её? Думаю, лучше аккуратно показывать, где плоды воображения, а где то, что существует. Иначе вы станете чуждым для выдумщика человеком. Более того, вы будто отрываете его от его реальности, то есть от самой его сути. И скорее всего, он будет побаиваться и пытаться избегать вас. Пока не поймёт, что слышит какие-то голоса, например. Я думаю, если такой ребёнок не встречает поддержки в своем любимом занятии, которое взрослые должны лишь направлять в житейское русло, его мозг постепенно учится фантазировать даже в том, что он слышит, а может, даже и видит.