Я сделаю это для тебя
Шрифт:
Я медленно следовал за ней, постепенно отвыкая от прежних привычек и отдаляясь от приятелей.
Чтение стало одним из главных мостиков, перекинутых между мирами.
Бетти часто говорила о своих любимых авторах, рассказывала мне их биографии. Она действовала тонко, учла мою натуру и начала с тех, кто мог оказаться мне ближе других, выбрав хулиганов и бунтарей, отклоняющихся от нормы. Буковский, Фанте, Селин, Керуак. До знакомства с Бетти я, как дурак, думал, что литература создается одними буржуа для других, и вдруг обнаружил среди писателей алкоголиков, арестантов, забияк, ставших гениями, властителями
Оказалось, что существует страна, где правильно расставленные буквы могут изменить жизнь, заставить мое сердце биться сильнее, а душу — трепетать в ответном переживании. Я открывал эти новые земли, слушая, как Бетти пересказывает сцены из повестей и романов или читает тщательно подобранные отрывки.
Как только мне стало мало просто кивать в ответ и задавать вопросы, она подсунула мне роман Джона Фанте «Спроси у пыли». Я прочел его за одну ночь, обнаружив, что способен глотать страницу за страницей, борясь со сном. Простые, отточенные, как лезвие бритвы, слова ранили мне душу. Агрессивные образы воспринимались как удар кулаком в лицо. Чтение превращалось в иную форму столкновения, и я уже не мог без него обойтись.
Моя ненасытность делала Бетти счастливой. Книг для борьбы с моим невежеством у нее было без счета! А я спешил наверстать упущенное и был готов проводить за книгами дни напролет, стараясь компенсировать отставание, но требовалось еще и зарабатывать на жизнь. Как? Работать? Она предложила это как еще одну совершенно естественную идею.
«Коммерческое образование. Я все придумала и нашла. Ты умный, язык у тебя подвешен отлично, ты обаятельный, ты преуспеешь», — сказала она.
С тех пор Бетти ни разу не ошиблась насчет того, что для меня хорошо. И я ее слушался. Приятно чувствовать, что все помыслы и желания любимой женщины направлены на тебя. Раньше никого никогда не заботило, в чем я нуждаюсь, что делает меня счастливым. Теперь я жаждал новых ощущений. Она была моей подружкой. Моей любовницей, моим наставником, моей наперсницей.
И моей матерью.
Она была моим островом.
Жан
Три дня.
Три дня без спиртного. Тело больше ему не подчинялось. Боль возникала внезапно, в самых неожиданных местах. Мышцы напрягались, жестокие судороги не давали шевельнуться. Руки и ноги беспрестанно дрожали, он то и дело складывался пополам, как от удара в живот, когда внутренности сводило спазмом. Казалось, каждая частичка его существа нуждается в алкогольном болеутоляющем. Мозг уподобился сухому ореху, бьющемуся о стенки скорлупы, одежда все время была влажной от пота. Он уже проходил курсы принудительной детоксикации: его запирали, накачивали лекарствами, а потом он с гордо поднятой головой возвращался на улицу. Одно было плохо: стоило проясниться мозгам — и терзавшие душу демоны возвращались, он хватался за бутылку и снова превращался в пьяницу, которого обитатели квартала звали Поэтом.
Жан свернулся калачиком, пытаясь унять дурноту. Он стонал и задыхался.
Почему они его не убивают? Это должно прекратиться, он больше не выдержит!
Хаким с явным удовольствием наблюдал за муками узника.
— Подонок! — закричал Жан в припадке неконтролируемой ярости. — Упиваешься чужим страданием! Что, не умеешь получить удовольствие иным способом?
— Я благословляю всемогущего Аллаха за то, что никогда не уподоблюсь тебе, — ответил тот с привычной саркастической ухмылкой.
— Всемогущий Аллах? Тот, кто запрещает тебе пить вино и приказывает убивать во имя Его?
Хаким скривил рот в гримасе отвращения:
— Что ты можешь в этом понимать? Ты — жалкий пьянчужка. Ты способен думать только о бутылке.
Жан хотел ответить, парировать, бросить в лицо мучителю едкие слова, разоблачить всю глупость и бессмысленность сражения, которому тот посвятил свою жизнь, но не стал. Изверг был прав: абстинентный синдром лишил его способности рассуждать здраво. Он вряд ли сумел бы произнести хоть одну связную фразу.
Несколько мгновений спустя появился Лахдар с лекарством и водой. Хаким вмешиваться не стал: происходящее не вызывало у него ничего, кроме брезгливости.
Жан с трудом проглотил таблетки, и ему стало легче: тело расслабилось, мысли пришли в порядок, он почти успокоился и решил разобраться с Хакимом:
— Ну и? Говори, к чему приговорил меня твой Бог? Какая смерть меня ждет? Ведь именно Бог отдает тебе приказы, я не ошибся?
Хаким подскочил к Жану и схватил его за волосы:
— Слушай внимательно, собачий сын: ты не в том положении, чтобы иронизировать!
— Зачем же так грубо? Ты ведь, кажется, солдат воинства Аллаха, значит, должен проявлять смирение… — произнес Жан, переняв высокомерный тон собеседника.
— Заткни пасть, ублюдок! — рявкнул Хаким, оседлал узника и принялся душить его.
Задохнуться Жан не успел. Дверь с треском распахнулась, и в комнату влетел человек в маске. Мгновенно оценив взглядом происходящее, он кивком отдал приказ палачу, тот отпустил свою жертву и шумно удалился.
Главарь молча смотрел на пленника, а Жан тщетно пытался угадать по глазам его чувства.
— Кто вы? — в отчаянии выкрикнул он, но ответа не дождался.
Бандит вышел и запер за собой дверь.
Даниель
Почему Жером больше не показывается? Он не говорил со мной с момента приезда в Лондон. Я ищу его в ночи, зову, умоляю прийти — тщетно. Видит ли он меня? Знает, что я здесь делаю? Неужели его отсутствие — знак неодобрения, несогласия?
Возможно, месть чужда его миру.
Она — атрибут моего мира.
Она стала единственным смыслом моего существования.
Я не смогу жить в обществе, где убийца моего сына все так же призывает убивать невинных. Не стоит обманывать себя: я не собираюсь спасать ни других детей, ни гражданских лиц, попавших в жернова межрелигиозных войн. Хуже того — мне известно, что смерть того, кто отдал приказ, ничего не изменит. Она почти лишена смысла, ибо его тут же заменит другой — претендентов на место боготворимого фанатиками религиозного лидера хоть отбавляй. Их много, и они эксплуатируют слабости наших старых демократий, собирают пожертвования якобы для финансирования культурных землячеств, топчут тротуары наших городов и заманивают в свои сети подростков, которые мучительно пытаются понять, кто они и какими идеалами хотят руководствоваться в жизни. Они не гнушаются общением с жадными до сенсаций СМИ и получают от них трибуну для своих проповедей. Они безнаказанно живут среди тех, кого называют врагами.