Я - Шарлотта Симмонс
Шрифт:
— Да с чего ты все это взял? Почему решил, что дела обстоят именно так?
— А что тут думать-то? Глаза разуй и посмотри, что творится у нас в команде. Взять хоть тебя: ты трехочковые бросаешь лучше всех в команде. В этом меня никто переубедить не сможет. Да что там я: если поговорить начистоту, этого и Андре отрицать не станет. Вот устроил бы тренер соревнование между нами по трехочковым броскам, как на «Турнире всех звезд», так я уверен, ты бы порвал этого Андре безо всяких. Но он вот выходит в стартовой пятерке, а ты — нет.
— Ну… тренер, наверное, считает, что он лучше в защите.
— Вот именно — считает. В этом-то все и дело. А ты знаешь, что это хрень собачья, и я тоже знаю. Двигаешься ты нисколько не медленнее, чем Андре, может, даже и быстрее. Но тренер уже заранее считает, что Андре быстрее — просто по определению, и что он может быть более агрессивным, и в жесткой ситуации, когда придется действовать против какого-нибудь крутого
— Слушай, ну я даже не знаю…
— Вот почему, ты думаешь, они прозвали тебя Микроволновкой?
— Да я уж не помню, — сказал Майк, пожимая плечами. Но в следующую секунду он улыбнулся, видимо, наскоро порывшись в памяти и все-таки вспомнив, откуда пошло это прозвище.
— Думаешь, это комплимент? Ну да, в некотором роде. Все знают, что тренер может выпустить тебя на площадку, и ты тут же запросто изменишь счет, забрасывая свои фирменные трехочковые. Все как с микроволновой печкой: кидаешь туда кусок мяса — и через несколько минут еда готова. Но никто — и тренер в том числе — не считает, что ты сможешь переломить ситуацию, например, в последней четверти какого-нибудь трудного матча. Тренер выпустит тебя на площадку в третьей четверти, и ты сделаешь всю черную работу, наберешь для команды кучу очков. Но в конце игры, когда важен каждый бросок, хрен он тебя выпустит, а ведь ты бросаешь лучше всех в команде, а может, и вообще лучше всех в студенческом баскетболе!
— Ну ты и загнул, Джоджо…
— А мне, думаешь, легче приходится? Вроде бы жаловаться не на что: я играю в первой пятерке, но если присмотреться, сразу становится понятно, что тренер не считает меня по-настоящему классным игроком. Трейшоун, Андре, Дашорн, Кёртис — черные ребята — вот они, конечно, настоящие игроки. А я что — я у них на подхвате. Стоит мне разыграться, как тренер сразу же делает замечание. Он не хочет, чтобы я бросал по кольцу. Не для этого меня выпускают на площадку. Очки должны набирать другие. Стоит мне только попытаться сделать что-то самому, а не просто перехватывать мяч, обводить защитников и отдавать пас нашим черным красавчикам, как тренер сразу же начинает психовать! Причем психует даже тогда, когда у меня все получается. Бросок в прыжке с пятнадцати футов? Да он об этом и слышать не хочет. Я набираю очки, а он устраивает мне выволочку! Меня выпускают на площадку только для того, чтобы я делал финты, подборы, блок-шоты, перехватывал отскоки, а потом снабжал мячом Трейшоуна, Андре и Кёртиса — настоящих игроков!
— Ну и что в этом особенного? — спросил Майк. — Думаешь, ты один такой? Вспомни этого парня Фокса из «Мичиган Стейт» или Янисовича из «Дьюка». Они что, не настоящие игроки? Хрен там. Отлично играют.
— Вот именно, они отлично играют, они самые настоящие игроки, мастера, но тренеры не воспринимают их как настоящих игроков. С точки зрения тренеров, по-настоящему играть могут только черные. Такие, как мы с тобой, играем только заранее написанную роль. Ты в команде работаешь микроволновкой. Почему? Да потому, что тренер не может перешагнуть через предрассудки у себя в мозгу и признать, что лучший атакующий защитник во всем студенческом баскетболе — не черный.
— Джоджо, — попытался урезонить приятеля Майк, — ты как-то уж очень мрачно все это себе представляешь.
— А что тут представлять-то? Открой глаза — и сам все увидишь.
— Зря ты паришься, Джоджо. Какого хрена ты так взъелся? Можно подумать, тебя кто-то недооценивает. А то я не слышал, как сегодня народ на трибуне орал: «Давай-давай, Джоджо, вперед-вперед, Джоджо!» Я бы не сказал, что на этой хреновой площадке тебя никто не замечает.
С этим Джоджо не мог мысленно не согласиться. Что правда, то правда. «Давай, Джоджо, вперед!». Майк не мог скрыть своего удовольствия от того, что ему дали прозвище по аналогии с микроволновкой. А Джоджо тоже сиял всеми своими шестью футами роста и двумястами пятьюдесятью фунтами веса. Не в первый раз он слышал эту речевку болельщиков: «Давай-давай, Джоджо, вперед-вперед, Джоджо!»
Майку не терпелось поскорей увидеться с девушкой своей мечты, и он вскоре направился к выходу из Чаши Бастера Джоджо заканчивал одеваться. Натягивая свои армейского покроя брюки цвета хаки, он вдруг почувствовал какую-то тяжесть в правом кармане. Странное дело, мелькнуло у него в голове, но в следующий миг Джоджо ясно понял, что ничего странного тут нет. Он знал, что это могло быть, оставалось только выяснить детали. Но заранее раскатывать губу ему не хотелось… Хотя, если здраво рассудить, в прошедшем сезоне его признали лучшим разыгрывающим в национальном чемпионате… В общем, у Джоджо возникло такое чувство, какое бывает у детей под Рождество. У него хватило силы воли, чтобы не испортить сюрприз и не посмотреть прямо сейчас. Он почти залез внутрь шкафчика, чтобы дотянуться до лежавшей в глубине футболки, рукава которой не лишали зрителей удовольствия посмотреть на его накачанные мышцы рук. Внутри дубовые стенки шкафчика не были покрашены или покрыты полиуретаном, а оставлены в натуральном виде, только отполированы и пропитаны каким-то маслом. Натуральное дерево давало приятный аромат, ассоциировавшийся с роскошью и шикарной жизнью. Вот и сейчас, засунув голову внутрь шкафчика, Джоджо с удовольствием глубоко вдохнул этот запах. Он был возбужден, как ребенок, и все на свете, даже внутренности собственного шкафа, стало казаться ему чудесным, гораздо лучше, чем еще несколько минут назад.
Джоджо дошел до служебного выхода из спортзала, огромным усилием воли заставив себя не вынимать из брючного кармана тот предмет, который вроде бы неожиданно там появился за время тренировочной игры. Временами ему казалось, что этот предмет даже излучает тепло и вибрирует всей своей тяжестью. Но вот наконец Джоджо распахнул одну из створок широких дверей — и вот оно, чудо! Вот он, роскошный подарок! На великолепном фоне зелени каштанов и кленов, которые в свою очередь потрясающе выглядели на фоне безупречно чистого, без единого облачка голубого неба, — твою мать, слишком хорошо, чтобы это было правдой. Но не поверить своим глазам баскетболист не мог: действительно, прямо у выхода на подъездной дорожке, где вообще-то парковка была запрещена, стоял тот самый подарок: новехонький джип-пикап «крайслер-аннигилятор»… белый, сияющий на солнце, массивный, огромный автомобиль, идеально подходящий для лучшего разыгрывающего национального чемпионата, имевшего рост шесть футов десять дюймов и вес двести пятьдесят фунтов, четырехдверный пикап с полногабаритной двухрядной кабиной и пятифутовым кузовом, прикрытым белой сверкающей крышкой. А еще — охренеть, охренеть, охренеть! — на колесах были просто роскошные хромированные диски фирмы «Спрюэлл»! Едва ли когда-нибудь раньше Джоджо мог рассматривать, а уж тем более примерять на себя такую внушительную и дорогущую машину. Это был настоящий монстр, но монстр роскошный, отделанный по высшему классу, с мотором в 425 лошадиных сил, а в списке дополнительного оборудования имелось абсолютно все, что только может предложить американская автомобильная промышленность обеспеченному и взыскательному покупателю. Джоджо некоторое время постоял футах в пятнадцати от машины, благоговейно созерцая это воплощение красоты и мощи, затем медленно вытащил из правого брючного кармана… да, все правильно: набор ключей на кольце и маленький брелок управления сигнализацией и дистанционным открыванием дверей. На том же кольце висел металлический, длиной всего в дюйм, ромбик, одна сторона которого была покрыта той же эмалью, что и машина, а на другой был выгравирован ее регистрационный номер.
Джоджо нажал кнопку открывания дверей и услышал, как короткой пулеметной очередью сработали все четыре блокиратора, открывшие дверцы пикапа-великана. Затем он нажал кнопку открывания багажника, и белая сверкающая крышка медленно поднялась над бортами кузова. Джоджо опустил ее и распахнул водительскую дверь. Внутрь пикапа он мог не влезть, а почти войти — еще бы, крыша этого монстра возвышалась над землей чуть ли не на уровне его головы. Одним движением парень скользнул за руль. Коричневые кожаные сиденья… а запах! Этот аромат даже еще больше соответствовал представлениям Джоджо о шикарной жизни, чем тот, который ощущался внутри дубового шкафчика в раздевалке. Казалось, еще один вдох — и он просто опьянеет от этого запаха роскоши. На пассажирском сиденье он обнаружил маленькую белую кожаную папочку размером не больше обычного бумажника. Внутри папки должны, наверное, лежать… впрочем, он уже знал, что там находится: регистрационные документы на машину и страховой полис на имя его отца, Дэвида Йоханссена. Наверняка клуб болельщиков, известный как «Круглый стол Чарли», оформил все как в прошлый раз, когда Джоджо достался тот самый «додж-дуранго», на котором он, собственно, и приехал сегодня сюда, к Чаше Бастера. Квитанции на оплату кредита за машину ежемесячно поступали на имя его отца, но клуб болельщиков каким-то хитроумным образом находил возможность их оплачивать. Как именно это делалось и какие при этом нарушались статьи налогового и финансового законодательства, Джоджо не знал и знать не хотел. Вообще-то ему нравился «дуранго». Что там говорить, отличный джип. Но это\ Тут и сравнивать нечего. «Аннигилятор», чисто-белый, так и сверкал перед глазами, сверкал не переставая. Такая громадина! Он ведь даже больше и мощнее, чем «кадиллак-эскалад» или «линкольн-навигатор».
Джоджо просто влюбился в эту машину. Это было как во сне. Он почувствовал себя как будто на капитанском мостике океанского лайнера или на диспетчерской вышке, возвышающейся… над всем миром. Приборная панель в его машине выглядела примерно так, как он представлял себе внутренность кабины истребителя F-18. Он повернул ключ зажигания, и спавшее чудовище пробудилось, издав низкий приглушенный рык. Джоджо пришла на ум аналогия с подземным ядерным взрывом. Вот это мощь! Нет, в эту машину нельзя не влюбиться. На козырьке приборной панели была прикреплена квадратная, четыре на четыре дюйма, ламинированная карточка. В середине ее гордо и даже грозно красовались две крупно напечатанные буквы: СК — спортивная кафедра; аббревиатура помещалась в центре круга цвета желтой кукурузы, отделенного черным кольцом от общего фиолетового фона карточки. СК — и этим все было сказано. Ни единого лишнего слова, ни единой лишней буквы… если не считать пропечатанного в уголке мелким шрифтом номера машины. Парковочный пропуск спортивной кафедры считался едва ли не самой завидной привилегией во всем университетском городке. Его обладатель мог парковать машину практически везде и в любое время.