Я - Шарлотта Симмонс

Вулф Том

Они приехали на свой этаж, и Хойт, сплетя свои пальцы с пальцами Шарлотты, потащил ее за собой через холл. Какая же у него горячая рука. По дороге к номеру Хойт только один раз оглянулся и посмотрел на девушку. Это была по-прежнему влюбленная улыбка — но на этот раз немного нервная. За все время, как они ушли из танцевального зала, он не сказал ни слова.

Едва они вошли в комнату, Хойт захлопнул дверь и запер замок, резко клацнувший, как ружейный затвор, а затем с еще более громким лязгом задвинул нечто вроде засова По-прежнему молча, нарушая тишину лишь страстными долгими вздохами, он снова стал целовать Шарлотту и прижимать к себе, держа за ягодицы… вздо-о-о-ох… и как-то переплел свои ноги с ее, словно желая удержать подругу таким образом, если ей вдруг придет в голову отодвинуться. После этого у него оказались высвобождены руки, и Хойт стал вырываться из своего смокинга, извиваясь и выворачивая плечи. Лицо у него раскраснелось, на рубашке под мышками выступили влажные пятна, Шарлотта почувствовала запах пота, но широкая грудь раздувалась, и это было так мужественно, и наконец он выбрался из смокинга, для чего пришлось вывернуть его наизнанку, а потом, маневрируя сплетенными вместе двумя парами ног, стал подталкивать Шарлотту к кровати. Она ощутила угол кровати через ткань платья, но тут Хойт как раз опустил руку и приподнял край ее платья с одной стороны, и девушка почувствовала голыми ногами прикосновение покрывала Она отпихнула его руку резким толчком, но в то же мгновение поняла, что падает спиной на постель,

а Хойт валится на нее сверху. Он по-прежнему ничего не говорил. Шарлотта была взволнована немного испугана, но самое большое место в этом коктейле чувств занимало любопытство. Что он теперь будет делать? А Хойт тем временем просунул свою ногу между бедер Шарлотты, навалился на нее всем телом и снова стал целовать. Он целовал ее в губы, и в какой-то момент его язык так глубоко нырнул ей в горло, что она чуть не подавилась, а потом он стал целовать ее грудь над вырезом платья. Девушка испугалась, что он попробует пробраться еще ниже, но вместо этого губы Хойта переметнулись к ее плечу, а руки тотчас же начали стягивать платье с этого самого плеча Свободной, не придавленной его весом рукой она шлепнула по слишком уж расходившейся ладони, и Хойт вдруг совершенно неожиданно перекатился на бок, почти на спину. Да что это с ним? Но тут Шарлотта поняла, что он перевернулся — по-прежнему, однако, держа свою ногу между ее ногами, — чтобы снять рубашку. Хойт судорожно сорвал свою «бабочку», расстегнул пуговицы и наконец, снова извиваясь, как и в тот раз, когда снимал смокинг, стянул с себя и рубашку. Оставалась футболка, на которую Хойту не хватило терпения. Влажная, собравшаяся в складки, она никак не хотела сниматься через голову. Тогда он просто сильным рывком содрал ее с себя. Раздался треск разрываемой ткани. Ни он, ни Шарлотта пока не произнесли ни слова. Она восхитилась хорошо накачанными мускулами его брюшного пресса. За время борьбы с одеждой этим мышцам пришлось изрядно потрудиться. Пока плечи упирались в постель, мышцы живота сокращались, расслаблялись и напрягались снова. Здорово! Нет, она, конечно, знала, что Хойт ходит в тренажерный зал, но Шарлотте всегда казалось, что он не способен ничем увлечься всерьез и надолго — а он, оказывается, с увлечением, долго и основательно качал пресс! «Какой же он все-таки замечательный!» — мелькнуло в голове у Шарлотты, и она непроизвольно провела пальцами по этим великолепным «кирпичикам» и ложбинкам между ними. Судя по всему, это прикосновение привело Хойта в бешеный восторг, потому что, издав очередной полустон-полувздох, он снова навалился на девушку, вдавливая ее тело в покрывало, белье и матрас. Он стал медленно и методично стаскивать с Шарлотты платье, все время продолжая целовать ее губы, шею, плечи, ключицы, опускаясь все ниже, а потом опять возвращаясь к шее… Господи!.. По ее телу пробегали мурашки, когда Хойт вот так целовал ее в шею, и остановить его руки, стягивающие, стягивающие, стягивающие платье, она не могла — слишком уж ей нравилось ощущение этих рук на своем теле, а они поднимались все выше, выше, и вот платье оказалось уже на уровне груди… где руки остановились… он обхватил ее как-то неуклюже… а это что такое — зачем он сжимает кулаки у нее за спиной? Хойт расстегивал на ней лифчик! Вот так это, значит, делают мужчины? Шарлотта ощутила едва уловимый щелчок, и лифчик вместе с платьем поднялся еще выше, еще, и соскользнул через голову… и она уже ощущала, что его руки гладят ее по груди, по соскам… а ведь она, оказывается… внезапно она поняла, что осталась совершенно голой — если не считать белых хлопчатобумажных трусиков. Наверное, пора что-то сказать — но Шарлотта чувствовала, как Хойт навалился на нее голой грудью и животом, и она хотела этого, ей нравилось прикосновение его кожи к ее, но при этом ее все-таки успокаивала мысль о том, что все это еще не зашло слишком далеко, потому что на Хойте до сих пор были брюки от смокинга и туфли, но даже сквозь брюки девушка чувствовала, как напряжено у него все там, внизу. Лежа сверху, он стал ритмично двигаться, и Шарлотта почувствовала, что это простое инстинктивное движение приводит ее в восторг, заводит как ничто другое… и вдруг она поняла, какое же у нее все влажное — там!.. а в следующее мгновение выгнула спину, чтобы прочувствовать это удовольствие еще полнее. Что надо делать в такой ситуации, девушка не знала — может быть, приподнять бедра?.. начать двигаться самой в том же самом ритме, что и он, как в танце?.. Слава Богу, Хойт пока еще одет… или почти одет, но что-то подсказывало ей, что пора сказать хоть что-то, прежде чем он зайдет слишком далеко… или все же подождать еще чуть-чуть… очень уж не хотелось Шарлотте разрушать то, что она сейчас чувствовала, то, что составляло для нее сейчас всю ее жизнь, что она ощущала всем своим существом, всей душой… впрочем, что касается души, она не была до конца уверена, каково приходится этой загадочной субстанции…

И вдруг Хойт снова перекатился на спину! Затем сел на край кровати, не глядя на Шарлотту, нагнулся и опустил руки куда-то вниз — да он же разувается! Потом он откинулся на спину и расстегнул молнию на брюках, затем опять нагнулся вперед, стянул брюки до колен, потом сбросил их на пол… да, вот он, тот самый момент, когда она должна что-то сказать, пора, пора, слишком далеко все это зашло; Шарлотта понимала: Хойт сам не остановится, и вся ответственность за то, чтобы не выйти за рамки дозволенного, лежит теперь только на ней. Да, медлить нельзя, нужно что-то сказать, и она даже открыла рот и начала говорить, но… ох уж эта улыбка!.. И Хойт уже снова оказался над ней, удерживая свой вес на руках, вдавив их в постель по обе стороны от ее плеч… и улыбался своей улыбкой… в которой была любовь!.. И она разомкнула губы, чтобы что-нибудь сказать… но разве она могла говорить в такой момент… ведь это значило бы согнать с его лица эту улыбку… А ведь теперь на нем ничего нет, кроме спортивных трусов… она их не видела… но ощущала, когда он прикасался к ней всем телом… да, ошибки быть не может… И Шарлотта снова подумала о своей голой груди, которую она ведь не могла вдруг взять и ни с того ни с сего прикрыть ладонями… то есть, конечно, могла, но начать именно сейчас изображать Мисс Скромность — это будет смешно и так по-детски. Его улыбка все приближалась и приближалась к ее лицу. Она думала, что Хойт собирается поцеловать ее в губы, но вместо этого он в последний момент чуть повернул голову в сторону и стал целовать ее шею, чуть щекоча губами и языком. Господи! Приятное головокружение сменилось восхитительным головокружением, она почти потеряла сознание от удовольствия. Его улыбка! Поцелуи в шею! Нельзя же взять и прямо сейчас… в этот момент… но ведь нужно… нет-нет, только не сейчас… именно в тот момент, когда Хойт сдвинулся чуть ниже и начал целовать верхнюю часть ее груди, высовывая язык и массируя кожу губами. И вдруг его лицо оказалось над ее правой грудью — а потом прямо на ней! — и Хойт пощекотал ее языком и губами… а потом левая грудь… то же самое… Вот, значит, как мужчины это делают? Хойт тем временем спускался все ниже и ниже, уже добрался до верхней части живота, потом до пупка, которого он коснулся языком… Значит, так мужчины это делают?.. Ниже, ниже… нельзя больше тянуть время. Сейчас она уже должна что-то сказать. Представить только, что он сейчас… ну, не может быть, чтобы мужчины делали это так… и он не стал этого делать. Вместо этого его язык прошелся вдоль ложбинки от подвздошья туда, где была резинка трусиков. Хойт просунул указательный палец под резинку и медленно провел от бедра до бедра по низу живота на уровне бугорка Венеры и с той стороны потащил трусики вниз на бедра, затем продел под резинку другой указательный палец и медленно стал стягивать их с этой стороны, но движение на этот раз началось уже намного ниже, и его палец вполне ощутимо медленно скользнул сквозь волосы у нее на лобке, и это вызвало у Шарлотты уже не мурашки, а мелкую дрожь… мышцы внизу живота конвульсивно трепетали… и внутри тоже… Господи, и она чувствовала влагу… а он стаскивал трусики все ниже, они соскальзывали с ягодиц… она просто истекала… она даже понятия не имела, что так бывает!.. а Хойт уже стягивал трусики по ее бедрам, по коленям и наконец последним движением сдернул их совсем, и она осталась совершенно обнаженной, а он все целовал низ ее живота, где все такое мягкое и беззащитное, и этот его язычище проникал все дальше и дальше…

Потискаться. Пообжиматься. То, что она делала, называлось так. И в этом они с Хойтом, похоже, дошли уже… нет, они, как говорят в бейсболе, были еще где-то на первой базе или, может быть, на второй, но это ведь опыт, да-да, новый жизненный опыт, эксперимент. Слова Лори выплыли откуда-то из глубин мозга, она ясно услышала: «Пока мы в колледже, у нас есть шанс попробовать все что угодно, поэкспериментировать над собой и над своей жизнью», а ведь Лори уже дошла до самого конца… Там, внизу, все словно свело судорогой… оно так отзывается на каждое прикосновение… а сколько там какой-то теплой жидкости… кажется, что целые стаканы… Сейчас!.. больше ждать нельзя!.. она сейчас так беззащитна… наверняка Хойт знает… но сейчас уже наступил момент самой убедиться, что он знает границы. Шарлотта подняла голову, чтобы посмотреть на Хойта, и увидела прямо перед собой его макушку с вьющимися волосами, а сам он продолжал целовать и лизать ее, лизать и целовать… его язык, двигаясь по спирали, опускался все ниже и ниже по ее животу… вдруг она почувствовала, что язык уже прикоснулся к верхним волоскам на лобке… Все!.. надо что-то делать!.. Собрав в кулак всю силу воли, Шарлотта попыталась оттолкнуть его голову обеими руками, но, лежа навзничь на мягкой постели, она не могла найти опоры, и толчок получился не таким сильным, как ей хотелось, это вообще не был настоящий толчок; в общем, ее протест оказался совсем не таким решительным, как бы ей хотелось, а Хойт, видимо, решил, что Шарлотта таким образом дает ему сигнал опустить голову еще на пару дюймов ниже, и его губы, его язык… о Господи!

— Хойт! — резко, на выдохе, произнесла она.

Он в ту же секунду замер и приподнялся на кровати, удерживаясь на вытянутых руках, и снова посмотрел на нее самым чудесным и любящим взглядом, только слегка нервным. Хойт явно хотел успокоить ее, сказать, что все будет хорошо, что он знает пределы. Шарлотта даже не подозревала, что мужчина в таком состоянии может остановиться, поняв, что граница дозволенного достигнута. А Хойт тем временем медленно скользнул по кровати вниз, а потом встал. Она перевела дыхание. Но что такое? Руки Хойта потянулись к шнурку-завязке трусов на талии…

— Хойт!

— Да?

Судя по всему, ответил он чисто машинально, потому что в это время смотрел вниз и сбрасывал трусы сначала с одной ноги, потом с другой, и… Боже мой! За всю свою жизнь она не видела такой штуки в таком состоянии… хотя, впрочем, возможности у нее были… Эх, Брайен, Брайен!.. Шарлотта видела это у своих братьев, когда они были маленькие, и однажды у отца, когда он, думая, что его никто не видит, вышел из летнего душа за висевшим снаружи полотенцем… но… это… это же настоящий молоток… да, это показалось ей похожим на самый настоящий плотницкий молоток!.. такой, с округлым бойком… А Хойт тем временем встал на кровати на колени, а потом наклонился над ней, стоя на четвереньках…

— Хойт!

— Ну.

Это был не ответ и даже не вопрос! Скорее что-то вроде мычания, наполовину воплощенного в слово. Похоже, способность формулировать свои мысли членораздельно окончательно покинула парня.

Он стоял на четвереньках — и начал медленно ползти вперед. Да неужели Хойт действительно думает, что Шарлотта переспит с ним? Переспать — вот ведь дурацкое слово, абсолютно не подходящее для того, что могло вот-вот произойти между ними. Абсурдность этого выражения не могла не поразить ее даже в эту критическую минуту. Спать — с кем? Или с чем? С плотницким молотком? И все же — она была голая. И он был голый.

— Хойт!

— Ну что?

Шарлотта нервно улыбнулась и сказала:

— Я не знаю… насчет этого. — Голос ее внезапно охрип.

— Все в порядке, не волнуйся, — сказал Хойт. — У меня кое-что есть.

Он дотянулся до тумбочки, взял с нее бумажник, распотрошил его и извлек на свет презерватив, приготовленный специально для этого случая. Видишь?

— Э-э… я не об этом. Просто я не знаю, я не знаю, должны ли мы продолжать.

До чего же хрипло звучал ее голос. Шарлотта даже больше не могла заставить себя растянуть губы в улыбке. Руки Хойта были уже на уровне ее бедер. Он навис над ней… огромная туша со здоровенным молотком… И все же он остановился. Вид у парня был такой, словно его ударили по затылку чем-то тяжелым. Он был удивлен… поражен и, кроме того, явно не понимал, что происходит.

— Послушай, но я ведь так хочу заняться с тобой любовью. — О, сколько мольбы, оказывается, может звучать в мужском голосе. — Я хотел этого, я ждал этого момента любви с первой секунды, как только тебя увидел.

— Да нет, ты не понимаешь…

— Я все понимаю — понимаю, что почувствовал тогда и что чувствую сейчас! — Что ж, звучало это пусть и излишне пафосно, но вполне убедительно. — Как только я тебя заметил на этой нашей вечеринке, то сразу же подошел к тебе. Я чувствовал! Там было столько народу, столько девчонок — но для меня была только ты. И сейчас остаешься — только ты!

— Да нет же, ничего ты не понимаешь… я никогда… никогда…

— Ты что, девственница?

Шарлотта лежала, губы ее были полуоткрыты, а мозг лихорадочно работал, подыскивая правильный — можно подумать, у нее есть выбор, — вариант ответа. И наконец ей удалось заставить себя выдавить одно короткое слово:

— Да.

— Ну тогда я буду аккуратно, потихоньку, — заверил ее Хойт.

На его лице появилась новая, не такая, как прежде, улыбка, словно говорившая: «Не-бойся-больно-не-будет-ни-капельки». Это была улыбка… даже не врача, а какого-то знахаря, чья преданность делу сохранения ее здоровья и преодолению всех испытаний гораздо глубже, чем формальная клятва Гиппократа: «Главное — не навредить».

— Все будет нормально. Бояться нечего. Я так давно этого хотел. Не волнуйся, все будет хорошо. Я обещаю.

Эта улыбка! Шарлотта внезапно озаботилась вопросом протокольной вежливости. А что будет, если она возьмет и вдруг решительно скажет ему «нет» — вот сейчас? На что это будет похоже, допустимо ли это после того, как она позволила ему зайти так далеко? На что это будет похоже — и разве не об этом ее предупреждала Мими, да и другие, говоря о приемах, устраиваемых на выезде? Хойт ведь, наверное, обидится — обидится, рассердится, а потом просто разозлится — и будет прав, если назовет ее стервой? Может ли Шарлотта допустить, чтобы ее считали стервой, которая раздразнила парня, завела его — да, завела, — завела, довела до точки кипения, а теперь лежит здесь голая, с раздвинутыми ногами, и при этом машет пальчиком и говорит: «Нет-нет-нет-не-ет»? Господи, на что это будет похоже — если Шарлотта Симмонс предстанет в таком свете? Да ее просто похоронят на задворках Дьюпонта и напишут на могиле: «Неудачница, стерва, ханжа и святоша». Все кончится, все оборвется, о ней забудут навсегда — о ней, Шарлотте Симмонс, которая могла иметь все! «Да Хойт же весь горит! Он хочет заняться со мной любовью… он любит меня!..»