Я шестая

Трашина Галина

– Точно, припоминаю… фруктик тот! Извините, у вас цветочки! – иронизировала лейтенант.

– Теперь кто-то взвоет! – скривилась в усмешке Чугунная Баба, оглядев с ног до головы Поганку.

Толстуха не могла пропустить мимо ушей откровение о новенькой, и незаметно для себя отодвинулась от Розы. Лейтенант громко рассмеялась. Поганка, не сразу сообразила что произошло, закрутила головой, выпучив глаза.

– Правильно, кому-кому, тебе больше всех нюх держать по ветру надо, – поддела Поганку смотрительница, что привела Розу, – первую замочит за гадливость. Так что спи с открытыми зенками

и мочись сквозь труселя. Вон глазищи со страху вишней созрели.

Толстуха побледнела…

– Ууу… струхнула, гагара. Факт, струхнула, – перекроила лейтенант разговор, – смотрите, сущая гагара! Впрочем, что ждать от блондинки.

Последняя фраза извела терпение Поганки. Она сжалась, превратившись почти в подростка, подобно тугой пружине, выпрямилась и, заворожив присутствующих движением, закатилась под кровать.

Лейтенанту в какой-то момент показалось, к её сапогу прикоснулись. Она не поняла, как это возможно, но отошла к двери, делая вид, что равнодушно взирает на пятки Толстухи разрисованные трещинами, торчавшие из-под кровати.

Секунду – другую атмосферой владело замешательство. Поганка сопела, но вылезать не намеревалась. Первой опомнилась та, что привела Розу: со звуком присасывания слюны, нацелилась к выходу. Другие – последовали за ней.

Женщины отправились к столу. Роза испугалась, что с Толстухой могло произойти несчастье. Она бросилась на выручку и отпрянула от внезапного выкрика.

– Ха! – выдала та, выкрутив акробатический трюк, вскочила на ноги, усевшись за стол, громко чем-то звякнула.

– Только гляньте! – взвизгнула Рыжуха. – Ну, спец! Так спец.

– Спорим, слямзю что хошь? – заявила Поганка, поворачиваясь к изумлённой Розе.

– Понесло – по кочкам и колдобинам, – пробасила Чайник, отодвигая руку Толстухи на край стола.

– Не катай мандарины, хавай мюсики! – с безграничным самохвальством Толстуха вскрыла блестящую круглую баночку, предлагая Розе.

– Причём мандарины? – спросила Роза.

От сарказма Толстухи, спасла Рыжуха. Та поинтересовалась, куда удачливая воровка денет банку, если заново нагрянет проверка. На что та многозначительно закатила глаза, напустив на себя царственный вид, отчеканила:

– Сдачей сдам! Шас лопайте, без базару…

– Спасибо, уважила. Сдаётся мне, голуба, тут дело не в конфетах. Вам, мадам, не по вкусу новое погоняло. Как, девочки, возьмём на вооружение? – рассмеялась Золотка.

– Кажется, крестись! – в глазах Поганки мелькнул неподдельный испуг. – Сами вы гагары общипаные…

Тут она смекнула, кого собралась оспорить и расправила нахмуренные брови.

– Вот и хорошо, есть давайте. Остыло всё. На то, что любительница десерта вернётся, не рассчитывай. Вряд ли, захочет доставить вам, мамзель, местного разлива, удовольствие, – пояснила Золотка и скрестила на груди руки.

Женщины вторили, шепча что-то. Закончив на Розин взгляд странный обряд, Золотка велела Рыжухе, что бы к ужину новенькая не сидела с запечатанным ртом. Кремовая Роза обнажила в улыбке ряд жемчужных зубов.

За обедом Роза размышляла о событиях за коротких два часа. Показалось, что миновало полдня. Чувствовалась усталость, обильная порция, съеденная за компанию, побуждала вернуться на кровать. Ещё Роза пробовала отвлечься от трофея Поганки.

Пока обедали, баночка находилась за пределом внимания, теперь лезла в глаза. Подкатывала слюна, заполняя рот. Борясь с соблазном, Роза опасалась, что остальные догадываются, как сильно приманивают лимонные леденцы.

Баночка сиротливо ждала смелой руки.

Женщины почему-то медлили…

– Греби цацки! – наконец обратилась к ней Толстуха.

– Чё, клинья точишь? – припомнила обиду Рыжуха.

– Не слушай, бери. От души даёт, хоть и вредная, – сказала Чайник и первая взяла несколько штук.

– Как же, от души! Она у неё есть? – надула щёки Рыжуха.

Роза замешкалась…

Климактеричка ввернула, что у змеюк подобного не водится. Поганка приготовилась к прыжку. Роза решила поблагодарить за угощение, а конфет не брать. Неожиданно для себя разразилась недовольством:

– Женщины, вы бы с переводом говорили, что ли… Я не понимаю вас. Мне хочется подружиться. Вот сейчас Чай… – Роза осеклась на полуслове.

Не решилась назвать Чёрную Розу Чайником. Закрыв лицо платком, выскочила из-за стола, залезла на кровать и уткнулась в подушку. Все промолчали, кроме Поганки.

– Нуу… – затянула она.

– Загну! – рубанула Золотка. – Покуражились и хватит! Признаться, сама не замечала, как выражаемся. Привыкла к тюремному пустословию.

– Забей! Тут финт не катит! Базарить по-цивиле? Ни в жизь! Озверели! Она – пуп Земли? Закрутились как на хре… – Толстуха прикусила язык и поморщилась, поймав взгляд Золотки.

– Договаривай, – предложила она.

Поганка сунула в рот горсть конфет.

Надо было видеть, как раздулись у бедняги щёки, а челюсти с трудом проворачивались. Жевать остатками зубов не удавалось. Толстуха била в челюсть сухеньким кулачком, как бы размалывая неосмотрительно взятые сладости.

– Значит, следим за языком. Ты, смотри у меня… паяц доморощенных подмостков, – Золотка остановила взгляд на усердно жующей сокамернице.

Толстуха, корчась под пронзающим прицелом, проглотила леденцы одним движением, да так, что худое горло выказало их прохождение. От резкой боли несчастная ухватилась двумя руками за шею и с навернувшимися слезами бросилась к раковине.

– Кайфуйте… – прохрипела она, уже заваливаясь на кровать.

Роза покосилась на Толстуху, сочувствуя, ведь самой не по себе даже от мимолётного взгляда Золотки. «Только не страх, иначе – горе. Наверно, всему виной редкий цвет глаз. Нет… откуда мне знать, что он редкий? Может она зло? Какое зло», – откинула Роза опасение. Ей вновь хотелось оставаться безучастной. Золотка, словно поняла, о чём Роза думает, поднялась, взяла баночку и направилась к ней.

– Поможем труженице одолеть радость, то умрёт от несварения.