Я - сингуляр
Шрифт:
«По дважды не умирают, а по одной не миновать».
«Один раз мать родила – один и помирать».
«Чем с плачем жить – лучше с песней умереть!»
Или, проще говоря: «Гуляй, Вася, один раз живем, а бога нет!»
Это наплевательское, ухарское, лихое и сейчас выражается хоть в беспробудных пьянках: а че, один раз живем, хоть в популяризации экстремальных видов спорта, мол, умирать надо на бегу, как и запорожская хвастливая поговорка: «Казак в постели не помирает».
Барабин ухмыльнулся мне:
– Что, Славик, положили тебя на все лопатки?
Я пожал плечами.
– Если хочешь, считай
– Нет.
– Академик Павлов прожил восемьдесят пять лет, – сказал я мирно. – Работал в полную силу до последнего дня. Когда умирал, позвал студентов на последнюю лекцию. Они сели вокруг его постели, а он диктовал им симптомы смерти: «Вот начинают холодеть пальцы ног... это кровь перестала туда поступать... пощупайте, проверьте... Та-ак, вот сейчас онемели лодыжки... записывайте, записывайте!.. Холодеют голени, а сейчас вот перестаю ощущать коленные суставы... Пишите, ничего не пропускайте!.. Холод с легким покалыванием поднимается выше, а там, где прошел, уже не чувствую тела... Когда доберется то груди, я перестану существовать...»
Барабин охнул.
– Да что же он за такой человек?
– Такой, – подтвердил я угрюмо. – У студентов дрожали руки, от слез ничего не видят, а любимый профессор диктует очень спокойно, давая им последний урок, как должен вести себя настоящий ученый. Не знаю, почему Люша уверен, что Павлов должен был обязательно умереть! Я уверен, что проживи Павлов и другие, ему подобные, хотя бы еще по сто лет, то Люша сидел бы перед экраном не в сорок два дюйма, а во всю стену! И смотрел бы трансляцию футбола со встречи сборной Земли и Марса. А Василиса набирала и сбрасывала бы вес просто по своему желанию, без всяких диет.
Люша буркнул:
– Павлова жаль, кто спорит? Но нельзя отменять законы природы.
– Почему? Мы их все время отменяем.
– А она за каждую победу мстит!
Понимаю же, дурак, спорить бесполезно, но по инерции я сделал последнюю попытку:
– И что, ты готов отказаться от бессмертия?
Он сказал гордо:
– Смотря какого!
– Это как? Бессмертие либо есть, либо...
– Я имею в виду, что если ученые придумают такую таблетку, чтобы проглотил – и все, или пусть даже сходить на укол, – это одно, это нормально, а вот если мне хотят всобачить в тело какую-то железяку – нет, ни за что!
Глава 8
Он подбоченился, смотрит таким гоголем, что я ощутил подступающую тошноту. Как будто его будут в самом деле уговаривать стать бессмертным, а он станет диктовать условия, на которых изволит великодушно принять! Совсем одурели эти демократы со своим вниманием к «простому человеку».
Барабин и Константин тоже смотрели на меня осуждающе, а на Люшу с явной поддержкой. Демьян и Лариска тихонько шептались, женщины держат настороженный нейтралитет, а грамотный Константин заверил Люшу:
– Будет простая операция на генах. Подправят пару генов – и мы никогда не будем стареть. И вечная жизнь будет обеспечена. Думаю, цивилизация пойдет таким путем.
Люша кивнул, хоть и с неохотой, но все же соглашаясь. Барабин и Василиса тоже заговорили, что это правильно, это верно, это нормально, это совсем не то, что бездушные железяки в благородное человеческое
Я слегка отодвинулся вместе со стулом, бокал красного вина в руке, рассеянно-благожелательная улыбка на морде лица, взгляд переползает с Люши на Барабина, на женщин, на всех-всех, а под спудом ворочается, просясь на поверхность, злая мысль: и что же, все это жруще-срущее большинство тащить в бессмертие? Да вы что, охренели?.. Только самое тупое животное, у которого даже спинной мозг на всякий случай изъяли, может предположить, что бессмертие будет доступно в с е м!
Зачем питекантропы в нынешнем обществе? Их даже асфальт не научишь укладывать. Вот так же в мире бессмертия абсолютно не найдется места всяким любителям смотреть по телевизору футбол, поставив перед собой ящик пива.
Внезапный холод прокатился по всему телу. Собственно, чем я лучше? Только тем, что не состоял, не был, не привлекался, не участвовал? Но отсутствие заметных недостатков – еще не достоинство.
Люша, чувствуя, что сказал меньше, чем мог бы, у него тоже сильно развито остроумие на лестнице, снова заговорил о проклятой науке и технике, что гробят духовную жизнь человека, но я наступил обеими ногами себе на горло. Смолчу, пусть говорит.
Он вещает с таким напором и пафосом, что любой довод против будет выглядеть жалким. Уже потому, что начну изобретать доводы вот сейчас, а за спиной Люши стена до небес из многовековой традиции, именуемой культурой, что, дескать, смерть – естественный и необходимый процесс, и его отменять ну никак низзя. Там доводов миллион, все отшлифованы за века до блеска и выгранены, сверкают остроумием, кажущейся глубиной и вообще выглядят сокрушающими.
А что вякаю я? Что автомобиль перспективнее телеги с лошадью? Так это стало понятно люшам лет через сто со дня, как первый автомобиль прокатился по дорожке. А я сейчас в такой ситуации, когда автомобиля еще нет вообще, а только изобретен двигатель внутреннего сгорания, начинаются первые робкие разговоры о возможности его применения в быту, на транспорте...
В этом случае, понятно, у сторонников тягловой силы все доводы и все козыри на руках, ибо преимущества коней отчетливо видны еще с Древнего Египта, а о какой такой замене этой единственной и прекрасной силы вонючими керосинками разговор? Да не смешите народ!
Вот и не хочу смешить... Правда, то и дело забываю о бесперспективности таких разговоров, только помоями обольют под видом моего просвещения, дурака такого, что не понимает простых вещей, понятных каждому ребенку...
Поглядывая с нетерпением на Лариску, я вышел на балкон. Свежий ночной воздух охладил распаренное жратвой и пьянкой лицо.
В уголке стоит Татьяна, непривычно серьезная, задумчивая.
– Привет, – сказал я. – Не вынесла душа наших заумных разговоров?
Она вяло усмехнулась: