Я сказал, что не прощу
Шрифт:
— Видимо, я должна радоваться, да?
Он ощущал, как Алька оттаивает, смягчается, становится более податливой. Это было прекрасно. Почувствовал её нежные ладони на своих плечах и начал терять самообладание.
— Не шипи на меня, как дикая кошка, Алька! — с нежностью сказал он.
— Что тебе нужно? Зачем ты приехал?
— Приехал, чтобы забрать тебя из этого тесного номера.
— А меня спросят?! Ты так самоуверен! Всё за нас обоих решил.
— Я люблю тебя, — Женя сказал это, касаясь губами её ухa.
Она поёжилась, прерывисто
— Алька, — Женя тяжело дышал, гладил ладонями её щёки, шею, плечи, словно до конца себе не доверяя, проверяя, точно ли это его Алька. — Давай сейчас пойдём и поужинаем где-нибудь?
— Хорошо, давай! У меня тут шаром покати, я даже фрукты не покупала. Не хотелось есть.
— Плохо! Ты должна была есть! — нахмурился Женя, у которого у самого маковой росинки не было с утра во рту.
…Они лежали в довольно тесной кровати, но Жене так даже больше нравилось: Алька совсем рядом, обнимает его, ласкается к нему.
Он рассказал ей всё, от начала до конца, — как Олег приехал к нему, попросил помощи. Как они вышли на неё, и Женя сразу решил ехать.
— А что ты думал? Не хотел, наверно, видеть меня?
— Почему сразу не хотел?
— Сердился.
— Давно не сердился. Думал, что я спокоен и мне давно всё равно, пока не увидел тебя. Как увидел, так сразу понял, что неспокоен и мне не всё равно.
— Вот и я так же. Я ведь думала, что никогда тебя не увижу!
— Мне не нравится слово «никогда», Алька. От него веет безысходностью. Лучше слово «всегда».
— Я всегда буду любить тебя, — улыбнулась Альбина, а Женя поймал её ладонь, крепко стиснул, прижав к своему сердцу.
— Но пообещай, что никогда не будешь мне ничего припоминать, Женя! Или совсем редко. Я понимаю, что забыть нельзя, но всё же…
— Я уже всё забыл. Хватит помнить. Настоящее слишком прекрасно, чтобы променять его на плохие воспоминания, правда, Алька?
Утром они уехали в «Колхиду», и Женя настоял, чтобы Альбина жила в «его» люксе.
Они весь день провели в постели, а вечером пошли купаться. Когда Альбина уснула, Женя позвонил Олегу, и с радостью узнал, что никаких препятствий для их зарождающейся семьи нет.
Он ещё только собирался сделать Альке предложение. Но надо постараться, чтобы это оказалось самое прекрасное предложение руки и сердца.
Глава тринадцатая
— Как интересно, Женя! Мне никогда не приходилось бывать по эту сторону гор! Я всегда была уверена, что сюда можно попасть только по серпантину, а я его ужасно боюсь!
— Мне нравится, что ты такая трусиха, Алька! Я всегда могу чувствовать своё превосходство, вообще не напрягаясь. Например, просто потому, что я не боюсь мышей, пчёл и серпантина, — Женя, улыбаясь, смотрел на дорогу.
Взгляду открылся лазурный залив, лодочная станция, небольшой причал, будка спасателей, а чуть поодаль, на возвышенности, — жилые дома, утопающие
— Да-да, Женя, пошути! «Ты пчела, я пчеловод». Знаем, знаем! — Альбина тоже не могла сохранять серьёзность.
— Это всё потому, что кто-то кого-то очень хотел, вот и разливался соловьём. Никогда не думал, что у меня такой разговорчивый и откровенный друг. От меня бы ты никаких подробностей в жизни не добилась. Где сядешь, там и слезешь.
— Да я уж поняла, потому и расспрашивала Олега, пользуясь случаем. А то любящая тебя женщина так и довольствовалась бы развесистой лапшой на тему того, как ты в армии на штырь налетел!
— Зачем моей любимой женщине жёсткие подробности?
— Не жёсткие подробности, а правда. Правда, которая раскрывает тебя ещё глубже, как человека, как личность.
— Давай на этом с лестью завяжем, Алька!
— Я с лестью ещё не развязывала, Женя, пока только констатирую факты.
— Вот ведь зануда, всегда надо, чтобы за тобой осталось последнее слово. Годы тебя не изменили, Алька!
— Куда мы едем, скажешь? Или опять нет?!
— Не знаю, как ты, а я в гости еду.
Всплеснув руками и покачав головой, Альбина отвернулась к окну. Обиделась. Минуты на три тишина обеспечена. Дольше Алька на него обижаться не может.
Она уже повернулась к нему и открыла рот, чтобы заговорить, но тут они, поднявшись в гору, въехали на небольшую зелёную улочку и остановились у ворот с видеокамерами и постом охраны.
Ворота открылись, и за ними оказались ещё улочки, и дома, и фруктовые деревья по бокам светлых асфальтовых дорожек.
Через три минуты, остановив машину у одного из типовых заборов светло-коричневого кирпича, Женя заглушил мотор.
Альбина, поняв, что задавать вопросы пока бесполезно, а надо лишь терпеливо ждать, послушно выбралась из машины следом за Женей.
На воротах и на заборе были установлены фонари и видеокамеры. Чуть дальше вдоль забора был гараж. Женя достал из рюкзака ключи, снял ворота с сигнализации, открыл.
— Пойдём, Алька, — мягко потянул её за руку.
Она послушно шагнула во двор, но это оказался не двор, а сразу небольшой садик. Дорожка, выложенная белым камнем, вела к одноэтажному белому домику со ставнями. Почему-то Альбина вспомнила сказки братьев Гримм.
Пока Женя закрывал ворота, Альбина осматривала садик. Лавровое дерево, инжир, алыча, груша, нечто вроде пальмы и даже раскидистый грецкий орех. Возле домика цветник, поражающий буйством красок. Дальше по дорожке — летняя душевая с бочкой под дождевую воду, а ещё чуть поодаль, кажется, баня.
Женя опять потянул Альбину за руку, и через минуту они были в домике со ставнями. Ставни Женя предварительно открыл. Три небольшие комнаты, кухня, душевая и санузел. В домике было сумрачно и прохладно, словно на улице нет никакой жары. Женя открыл окна, защищённые москитными сетками, сразу стало светлее, послышалось пение птиц, в помещение ворвался тёплый ветер.