Я смотрю хоккей
Шрифт:
Александров-хоккеист и Александров-человек совсем не похожи один на другого. На поле это взрыв за взрывом, это сплошной фейерверк, ослепляющий своей яркостью и щедрым размахом. На поле он сразу бросается в глаза. Его стиль, изумительно красивый, невозможно забыть, увидав хоть раз. Вне площадки Александров человек сдержанный, скупой на слова и выражения чувств. Я не помню, чтобы он повысил голос. И нужно хорошо его знать, чтобы понять, что человекон мужественный и принципиальный. Во время первенства мира 1963 года одна газета обвинила Александрова, который никогда не был трусом, в трусости. Что сделал бы на его месте другой, например, я? Наверно, поступил так, как поступил Женька Зимин, когда ему бросили такое же обвинение, —
Мы особенно сблизились с ним в Гренобле. Должно быть, потому, что чувствовали, что нас остается все меньше, и были мы тогда самыми старшими в сборной. Никогда не забуду, как однажды, когда я, как обычно, начал какой-то спор с тренерами, Венька взял меня за рукав, отвел в сторону и сказал тихо:
— Брось, Боб. К чему это? Побереги энергию. Она пригодится там… — И он махнул рукой в ту сторону, где, казалось ему, находится стадион.
И я понял вдруг, какой он мудрый и серьезный человек и как ему обидно, что я «пылю» попусту и по пустякам…
Да, не так просто узнать, что творится у Александрова в душе. А вот у Саши Альметова все его чувства — доброта, хорошее отношение к людям, сердечность — все написано на лице. Более доброго, обаятельного, более располагающего к себе человека я не знаю. Притом он вовсе не какой-нибудь рубаха-парень, готовый тут же расцеловаться и перейти на «ты» с первым встречным. Сдержанность и врожденная интеллигентность — качества, придающие ему дополнительную привлекательность.
И на поле Альметов производил впечатление интеллигента.
Ни одного резкого, угловатого движения. Сама пластичность и элегантность. Он стремительно бегал на коньках, но казалось, что это не стоит ему ни малейшего усилия, что лед несет его сам. Он владел броском страшной силы, но даже не замахивался, чтобы совершить этот бросок. Он обводил защитников с такой легкостью, будто те сами не хотели вступать с ним в единоборство. Каждое его движение на площадке было исполнено достоинства, красоты и начисто лишено суетливости.
Наш первый совместный чемпионат мира — швейцарский. В отеле «Ла пе» в Лозанне нашу команду поместили в двухместные номера. Женька и Славка по традиции поселились вместе, Александров с Костей Локтевым, ну а мы расположились в одном номере с Сашей Альметовым. И так уж устроен этот человек, что наша комната тут же превратилась в клуб. Когда нечего было делать, все, не сговариваясь, шли к нам на огонек. Альметов не был ни главным оратором, ни присяжным балагуром в этом клубе. Как и на поле, он не выделялся среди других — говорил немного и негромко. Но каждое его слово было слышно и не оставалось без внимания, поскольку говорил он всегда метко и вовремя.
Вот уж кто никогда не сомневался в наших победах, так это Саня Альметов.
— Да что ты, Боб, конечно, выиграем, — говорил он всегда так просто и уверенно, будто о чем-то само собой разумеющемся. А для меня его тон и слова были как успокоительные капли.
А когда матч заканчивался (а мы с ним после проигрыша в 1963 году шведам не проиграли иа первенствах мира ни одного матча, хотя играли вместе пять сезонов), он обычно напоминал мне о своем прогнозе:
— Вот видишь, я же тебе все правильно говорил…
На мой взгляд, Саша Альметов не получил от хоккея всех почестей, которые причитались ему по заслугам. Он, например, так ни разу и не был назван лучшим нападающим на чемпионатах мира, хотя минимум
Он ушел, когда в его игре наступил некоторый спад и ему грозила участь надолго перебраться на скамью запасных. А с этим Альмегов, человек, в котором скромность сочетается с большой гордостью, примириться не мог. В его жизни был уже однажды случай, когда он оказался в запасе Тогда он прямо сказал тренеру:
— Я прошу вас поставить меня на очередную игру. Положение запасного меня унижает.
— А плохая игра разве тебя не унижает? — отрезал тренер.
— Сидя в запасе, я не могу заиграть хорошо. Дайте мне возможность играть, и я буду играть хорошо.
Тогда он сдержал свое слово. А на этот раз, в 1967 году, ушел, не сказав ничего подобного. Видно, не чувствовал за собой морального права на такой разговор.
Его проводили с почестями, во время одного из матчей во Дворце спорта, при переполненных трибунах. От имени спартаковцев я подошел вручить ему какую-то вазу, памятный подарок. Мы обнялись, поцеловались, и я шепнул:
— Не расстраивайся, Саня, все там будем…
В тот момент эти слова казались мне самыми подходящими. А теперь я вспоминаю их, и мне стыдно. Самое легкое — успокаивать человека, это ведь нам ничего не стоит. Все мы знали ведь, что Альметов может вот-вот сойти, что он далеко не самый педантичный исполнитель сурового спортивного режима, соблюдение которого только и может гарантировать хоккеисту долголетие. А что мы сделали, чтобы помочь ему остаться, чтобы продлить хоккейную жизнь выдающегося мастера и превосходного человека, для которого преждевременный уход был несчастьем, потому что он любил хоккей и наша жизнь была его жизнью? А ведь мы считаем себя его друзьями. Плохие же мы друзья, если нас хватает только на то, чтобы утешать. Да, верно, все мы «там» рано или поздно будем. Но Альметов мог еще гіять-шесть лет быть не «там», а «здесь», еще пять-шесть лет испытывать радость и приносить пользу хоккею своим замечательным мастерством.
Такую вот полную, можно сказать, от «звонка до звонка», жизнь в хоккее прожил Константин Локтев. Он покинул ледяную площадку в 33 года, достигнув зенита славы, признанный лучшим нападающим люблянского чемпионата мира. Его чествовали после матча, на который он вышел не свадебным генералом, а таким же бойцом, как все остальные. Это был финальный матч на Кубок СССР. Его команда победила спартаковцев, и он внес в эту победу свой вклад. Спустя полгода он вернулся в ЦСКА на несколько матчей. Вернулся потому, что его команда оказалась в трудном положении и нуждалась в его помощи. Он был не в форме после долгого перерыва, игроки и тренеры это знали, но они считали — и не зря, — что уже само по себе присутствия Кости Локтева на поле достаточно, чтобы вдохнуть в команду новые силы.
Судьба Локтева в хоккее сложилась так счастливо, потому что управлял ею сильный человек. Его судьба была ведь не только счастливой, но и очень трудной. Мне она известна во всех деталях. Дело в том, что я всегда был, если можно так выразиться, болельщиком Локтева. Он наш, спартаковский, начинал на той же «Ширяевке», что и я, только раньше. Помнится, он играл уже в ЦСКА, и я пришел на их матч в Сокольники. Матч был легкий, армейцы выиграли его со счетом 23:0. По тогдашней моде в перерывах на площадку выходил разминаться так называемый «неиграющий состав». Сейчас мне даже смешно, когда я вспоминаю, с какой злостью и возмущением наблюдал за этим самым «неиграющим составом». И только потому, что среди остальных был и Костя Локтев. «Как же так, — думал я. — Наш, спартаковский, и вот тебе, «неиграющий состав».