Я смотрю на тебя издали
Шрифт:
– В общине Самойлов жил вместе с женой, – пробормотала я. – Вот она, во втором ряду справа.
– Ага, – кивнул Берсеньев. – А ее предполагаемый супруг почему-то не встал рядом с ней, а примостился с противоположной стороны и довольно далеко.
– Но это ничего не значит.
– Конечно, нет, – согласился Берсеньев. – Но все остальные стоят рядышком со своими половинками. Только дети в первом ряду вперемежку. Если предположить, что Самойлов стоял с фотоаппаратом в руках, чтоб запечатлеть своих братьев и сестер по вере, тогда выходит, что…
– На
– Точно. И мальчишка об этом знал. Или вспомнил, когда в руки ему попала фотография.
– Вспомнил сам момент съемки? – заволновалась я. – То есть точно знал, их кто-то фотографировал, фотоаппарат не ставили на паузу и никто не бежал торопливо, чтобы присоединиться к остальным. Господи… – покачала я головой. – Если бы бабка тогда позволила следователю поговорить с мальчишкой…
– Может, и вышло бы из этого что путное, а может, и нет. Девятилетний пацан не пересчитывает взрослых и необязательно всех знает по именам. Вряд ли он вообще интересуется делами общины, его куда больше занимают игры с другими детьми.
– Но почему ты решил, что эта фотография существует в единственном экземпляре? – засомневалась я.
– Если этот тип позаботился о том, чтобы прикрыть лицо, скорее всего, и об остальном позаботился тоже, у него было время с августа по ноябрь, чтобы незаметно изъять копии снимка. Сомневаюсь, что их было много. Вероятно, только две. Одну увез Денис на память, а вторая осталась в общине, висела где-нибудь на стеночке. Ведь люди собирались жить вместе долго и счастливо, зачем в этом случае делать для каждой семьи отдельную фотографию. Кстати, а где фотки печатали?
– Ушаков пишет, у Гавриила было что-то вроде фотолаборатории. Оказывается, он фотографией еще до создания общины увлекался.
– Оригинальное хобби для человека, ждущего на днях конца света. При той жизни, которую вели в общине, наш парень имел возможность войти в любой дом… Кстати, о доме. Так ли уж случайно сгорел тот, что был рядом с церковью?
– Там жила семья врача, он сам и его жена.
– А может, был кто-то третий? – улыбнулся мне Берсеньев. – Ментам не повезло, – с ноткой сожаления продолжил он. – Они не видели эту фотографию. Семнадцать общинников, семнадцать трупов. Версия убийства, к чести следователей, возникла, но они искали убийцу, так сказать, снаружи. А он был внутри. Таинственный восемнадцатый, появившийся в начале августа.
– Почему в начале августа, а не в июле, например?
– В июле врач ездил в Москву, чтобы продать квартиру.
– Ни с кем из родственников он не общался…
– Но наш хитрец об этом знать не мог. Если он так тщательно за собой все подчистил, значит, точно знал: о его присутствии в общине никто из посторонних не догадывается.
– Остаются Денис и бабка, – напомнила я.
– Ты сама говорила, бабка в общине не задерживалась. Привозила внука и в тот же день возвращалась. Или на следующий. При некоторой сноровке ей можно на глаза не показываться. С сыном и снохой отношения
– Но если все так… выходит, этот восемнадцатый заранее планировал убийство. Ты считаешь, он сделал это из-за денег? Из-за тех самых денег за московскую квартиру, которые так и не нашли? Прикинулся последователем Гавриила, чтобы проникнуть в общину и украсть деньги?
– Если он хотел их украсть, то уж непременно украл бы, – ответил Берсеньев. – У них ведь даже сейфа не было. Сказался больным, выждал, когда все граждане скопом молиться пойдут, свистнул деньги и дал деру.
– Его могли поймать, заявить о краже.
– Ну, да, – хмыкнул Сергей Львович. – А если он грохнет семнадцать человек, его, конечно, не поймают.
– Тогда почему он это сделал? – нахмурилась я.
– Мы пока даже не догадываемся, кто он такой. Как же я отвечу на твой вопрос? О фотографии, которую увез Денис, он не знал, или ему пришлось пойти на риск. И он не прогадал. Но два месяца назад фотографией предположительно заинтересовались.
– Убийца?
– А кто еще? Времени прошло немало, и если одиннадцать лет никто его не беспокоил, с чего ему вдруг вспоминать о фотографии?
Ответ был очевиден.
– Денис его нашел, – медленно произнесла я.
– Умница.
– Но почему он не заявил в полицию?
– Причин может быть сколько угодно: самая простая – у парня не было доказательств. И он хотел их раздобыть. Но был неосторожен. И убийца что-то заподозрил. В результате наш пацан оказался в наручниках. Идем дальше. Зачем, спрашивается, держать его в неволе, когда убить куда проще? Для человека, уже спровадившего на тот свет семнадцать человек, из которых трое были детьми, вряд ли это являлось проблемой.
– Вот именно, – поддакнула я, глядя на Берсеньева во все глаза.
– Тот, кого Денис подозревал, хотел убедиться, что за парнем никто не стоит и вслед за ним не явятся другие люди. При необходимости Кочетков мог стать разменной монетой. Я возвращаю вам щенка, а вы забываете о моем существовании.
– С ментами бы этот номер не прошел, – покачала я головой.
– Думаю, восемнадцатого заботило одно: есть у парня доказательства или нет. Если у кого-то он их припрятал, обмениваем на его жизнь. А после этого ничто не мешает с ним разделаться.
– Но где могли держать человека в кандалах? – пробормотала я.
– Да хоть в гараже, – махнул рукой Берсеньев. – Дело-то в другом. Вспомни сайт, который Денис просматривал. Его интересовали секты. Прибавь к этому, что целый год он где-то болтался. Возможно, просто бродяжничал, но лично я сомневаюсь. Он ушел из дома и, скорее всего, уже знал, куда идет.
– Он нашел общину, – я наконец догадалась, к чему клонит Берсеньев. – Подобную той, в которой жили его родители. Отправился туда и именно там столкнулся с убийцей.