Я - снайпер Рейха
Шрифт:
Неожиданная атака закончилась за несколько минут. Я увидел, как полковник фон дер Гольц снова встал. У него больше не было правой руки. Из его плеча, подобно палке, торчали остатки кости предплечья. Обрывки тканей, вены и сухожилия свисали из страшной раны, как оборванные провода. Безмолвно с паникой в глазах полковник уставился на правую часть своего тела. Через несколько секунд его переполнил ужас, и он рухнул на землю, потеряв сознание. Его товарищи были уже рядом, чтобы помочь ему.
Для меня это был просто еще один эпизод из числа тех, что я переживал каждый день. Но с полковником фон дер Гольцем дивизия потеряла одного из своих способнейших командиров, который выделялся не только своим незаурядным талантом в разработке операций, но и личной храбростью. Он был очень необыкновенным и чуждым шаблону офицером, из-за
16 марта русские усилили свои атаки, и на плацдарме, удерживаемом 138-м и 144-м полками, вспыхнули кровопролитные бои. Но стрелки сумели успешно защитить свои позиции. 3-я горнострелковая дивизия одной из последних отступала через Ингулец, и, за исключением незначительных арьергардных боев, она практически не встречала противодействия со стороны противника на всем пути к Бугу, на западном берегу которого дивизия остановилась.
Во время подобных отступлений становились ясны тактические преимущества использования снайперов. Последние удерживали на безопасном расстоянии преследовавшие немцев патрули и пехотные части и одновременно приносили ценные разведданные.
Части несколько поредели в ходе отступления, и чтобы подобные маневры оказались успешными, необходимо было держать врага в неведенье до тех пор, пока это было возможным. Поэтому арьергард всегда оставался на месте до того, как остальные войска переместятся на новую позицию. В идеале отряд должен был задержать преследующего противника, а затем с боями отступить. Это требовало огромного самоконтроля и отваги, какими обладали только опытные солдаты. Чтобы эффективно противостоять преследованию врага, крайне важно было обрушивать на него арьергардный огонь. И здесь незаменимыми оказывались пулеметчики и снайперы. Без сомнения, снайпер является наиболее удобной формой пехотного арьергарда. Находясь на хорошо замаскированной позиции, он поджидает врага, просматривает его ряды так долго, насколько это возможно, чтобы собрать информацию о его численности и оснащении, и, наконец, заставляет его прижаться к земле двумя или тремя быстрыми точными выстрелами, в которых явно виден почерк снайпера. После этого пехота противника, преследующая отступающие войска, зачастую в течение нескольких часов не решается оставить свои позиции.
Таким образом, я обычно оставался позади своих товарищей после каждого длившегося всю ночь отступления, чтобы задержать русских, устремлявшихся за нами на рассвете. Я тщательно готовил для этого свои позиции, в результате чего они обеспечивали мне не только маскировку, но и определенную защиту от пуль. При этом укрытия всегда должны были позволять мне быстро покинуть их, оставаясь незамеченным. Если это оказывалось возможным, я устраивал себе укрытие перед оставленными позициями своей части на нейтральной территории на достаточном удалении от них. Я рыл траншеи и норы, которые должны были обеспечить мое собственное отступление. А если ситуация позволяла, я также прикрывал подступы к своему укрытию, расставляя ручные гранаты на растяжках. Их взрывы наносили урон и отвлекали внимание противника, что также помогало мне отступить незамеченным либо сделать еще несколько быстрых выстрелов.
Эта игра в сопротивление и отступление продолжалась уже четыре дня, и я видел, что русские с каждым днем становятся все осмотрительнее. Теперь я успевал сделать всего один или два выстрела до того, как враг, слившись с землей, пропадал из зоны моего прицельного огня. На шестой день русские достигли крайней осторожности. Они использовали каждое прикрытие и тщательно следили за тем, чтобы не подставить себя под пули. Первые преследователи были всего в ста метрах , когда у меня появилась первая возможность сделать меткий выстрел. Передо мной, должно быть, оказался разведчик. Русский занял позицию за кустарником и залег там, скрытый листвой, лишь слегка задев ветви кустарника. Необычное движение листьев тут же привлекло меня, и, вглядевшись пристальнее, я смог вычленить за кустарником контуры человеческого тела. Я просто прицелился в его середину и увидел, как листва резко задрожала после моего попадания.
С тревожной надеждой я ждал новых действий русских. Но ничего не происходило. Казалось, что они исчезли. Через час меня начали грызть подозрения. Что-то было не так. Предельно сконцентрировавшись, я осматривал подходы к своей позиции, но ничего не находил. К этому времени мои мышцы заныли от столь долгого пребывания в одной позе. Я немного сдвинулся и поменял положение ног. Я только положил свою правую ступню на левую пятку, и вдруг почувствовал сильный удар в свою правую пятку одновременно с резко раздавшимся звуком выстрела со стороны русских. Инстинктивно я скользнул в глубину своей позиции, чтобы посмотреть на раненую ступню. Подошва моего ботинка оказалась целиком срезанной пулей, а через кожу ступни под ней тянулась кровоточащая глубокая царапина. Я мгновенно опознал почерк снайпера. И этот снайпер, судя по его выстрелу, который был мастерским, действительно знал свое дело.
Теперь я думал только о том, как выжить. После того, как враг определил мою позицию, я не мог себе позволить показать ни единого квадратного сантиметра своей шкуры. Я оставался в глубине своего укрытия, словно приклеенный к нему. Было очевидно, что русские не были вполне уверены в месте нахождения предполагаемой позиции немецкого снайпера, они также не видели попадания в него, и ситуация зашла в тупик. Ни один из советских бойцов не хотел высунуться из-за укрытия и рисковать угодить под пулю, и я, несмотря на интенсивное наблюдение, не мог разглядеть никаких признаков перемещений моих противников. Я надеялся, что русские так ничего и не предпримут до наступления темноты, а тогда я смогу незаметно ускользнуть со своей позиции.
Поскольку до встречи с русским снайпером я предполагал, что покину свою нынешнюю позицию довольно быстро, я не соорудил в ней каких-либо санитарных приспособлений. Однако через несколько часов нервное напряжение вызвало такое давление в моем мочевом пузыре, что я с трудом мог думать о чем-либо другом. Но я не хотел мочиться в свои штаны и руками вырыл в земле ямку чуть ниже уровня, на котором находилась моя ширинка, при этом не делая движений, более размашистых, чем было необходимо. В эту ямку я и облегчился. В столь страшных ситуациях и мочеиспускание может оказаться почти столь же приятным, как оргазм.
День медленно тянулся. Но, наконец, последние лучи солнца на краю вечернего неба обозначали конец моего плачевного положения. С наступлением темноты, я, как привидение, исчез, воспользовавшись заранее подготовленным отходным путем с позиции. На следующий день я переместился на участок соседней роты и был особенно внимателен. К счастью, на этот раз там не было и следа советского снайпера. А на следующий день наша часть достигла своего места назначения.
Мы обнаружили грамотно возведенные позиции вдоль Буга, которые были сооружены во время немецкого наступления двумя годами ранее. Проведя небольшие дополнительные работы, мы смогли добавить к защитным сооружениям комфортабельные блиндажи (конечно, комфортабельными их можно было назвать только с учетом условий, в которых обычно жили бойцы на Восточном фронте). Русским потребовалось удивительно много времени, чтобы настигнуть нас. Эта не предвещавшая ничего хорошего в дальнейшем передышка подарила немецким пехотинцам неделю отдыха, за которую они получили новое вооружение, боеприпасы и даже небольшие пополнения. Для стрелков эта неделя была подобна каникулам. Они, наконец, смогли как следует отоспаться, поесть в человеческих условиях и немного заняться личной гигиеной. Однако эта идиллия длилась всего несколько дней.
Ночью с 25 на 26 марта русские штурмовые группы пересекли Буг под прикрытием темноты. Входившие в них сильные и опытные солдаты с первыми лучами рассвета, подобно голодным хищникам, ворвались на позиции моего батальона. С ножами и заточенными лопатами в руках они без единого выстрела уничтожили сторожевое охранение. Они не брали пленных. Внимательный часовой, дежуривший возле пулемета, просматривавший через бинокль береговую линию, увидел в двухстах метрах от нее русских, плывших на плоту. После этого он почти случайно глянул на передовые немецкие позиции. И вдруг увидел две русские каски, на долю секунды мелькнувшие над краем траншеи.