Я, снайпер

Хантер Стивен

Виновным может быть кто-то совершенно другой: политик, государственный чиновник, преступник, обладающий силой и имеющий связи среди шпионов, а в наши дни такое можно сказать о многих.

«Что мне известно? — рассуждал Боб. — Известно как факт, как реальность, как физическое присутствие?»

Например, что кто-то сделал четыре хороших выстрела и убил четырех человек. Очень хороших выстрела. Слишком хороших.

Или что частицы спекшейся краски, обнаруженные на винтовке Карла Хичкока, удалось однозначно привязать к керамическому покрытию прицела «И-снайпер 911», и этот прицел в умелых руках действительно позволяет сделать четыре смертельных выстрела.

Как знать? Вдруг это все-таки был Карл. Допустим, он втайне потратил семь штук на новенький

прицел, установил его на свою винтовку, сделал дело, затем снял прицел, швырнул его в реку, поставил на место старенький «Льюпольд» и вышиб себе мозги. Может, точность устройства произвела на него такое впечатление, что он решил скрыть сам факт использования «И-снайпера», приписав все заслуги себе. И если предположить, что Карл спятил и задумал такой чудовищный план, тогда становится возможным все, что угодно.

А может, убийца — какой-то другой выпускник курсов «И-снайпер», в точности так же настроенный против левых? Он мечтал убрать этих мерзавцев, но у него не было желания расплачиваться за преступления. И этот тип в одиночку все придумал, каким-то образом провернул и сейчас сидит у себя дома, наслаждаясь представлением. Тем временем Том Констебл, как он сам и говорил, сходит с ума от всевозможных сплетен и хочет положить им конец, а поскольку Том привык любой ценой добиваться своего, он хорошенько надавил на Ника. Опять же, по чистой случайности Боб оказался в одной машине с Денни Вашингтоном, когда «Латиноамериканские короли» расплатились с Денни за то, что по его милости какой-то главарь их банды сидит за решеткой, где его каждую ночь имеют в зад «черные язычники», «белые арийцы» или чокнутые сальвадорцы из банды МС-13. А тот предмет, что находился у Оззи, не имеет никакого отношения к делу; и то, какое впечатление на Вашингтона произвела чрезмерная опрятность кабинета Джека, в действительности не важно, просто Джек каждый день тратил десять минут на наведение полного порядка. Ну а резкая перемена настроения Джека и Митци? Новые лекарства?

Так.

Боб жалел о том, что бросил пить. В нем проснулось огромное желание приложиться к бутылке. Господи, было бы здорово окунуться в озеро бурбона, почувствовать, как окружающий мир становится расплывчатым и смазанным, уходит прочь в парах радости и оптимизма. О, как это прекрасно! Соблазн бутылки был невыносим.

Боб решительно тряхнул головой. У него ныло бедро. Это была тупая боль, не острая пульсация, а скорее неприятное ощущение. По-видимому, лезвие меча — казалось, с момента того поединка прошло столько времени, а Япония уже почти стерлась из памяти — оставило рубец на поверхности шарнирного сустава из нержавеющей стали, и деформация привела к возникновению неожиданной боли. Этим нужно будет заняться. Боб устал хромать, устал быть в завязке со спиртным, устал искать повсюду заговоры, в то время как существует только случайное совпадение, наложенное на невезение и на странные, но вполне возможные обстоятельства. Новые обезболивающие таблетки он оставил в Чикаго в гостиничном номере, за который, кстати, по-прежнему продолжал платить.

«Ну хорошо, — подумал Боб, — поездом обратно в Чикаго. Сходить на похороны Денни. Вернуть его „ЗИГ-Зауэр“ полиции и оказать содействие в расследовании. Я ни в чем не виноват, это была оправданная самооборона, и меня нельзя даже обвинить в незаконном ношении оружия. Надо выбросить из головы этот бред о всеобщем заговоре. Затем слетать в Вашингтон, уладить все с ФБР и выяснить, есть ли прогресс. Если нет, значит, так угодно судьбе».

А потом назад в Айдахо. Назад на крыльцо. В кресло-качалку. Обратно к дочерям, к жене, в мир.

Боб позвонил своей жене.

— Так, все кончено, — сообщил он. — Еду домой. Жди.

Он радостно объяснил, что ошибся, пустился в погоню за мечтой старого козла, отправился в дурацкий крестовый поход. Но теперь все позади; он съездит в Чикаго на похороны, затем заскочит в Вашингтон и уладит дела с Ником, после чего вернется домой навсегда. Господи, как же это будет замечательно.

— Боб, — ответила

жена, — я тебя люблю и хочу, чтобы ты был рядом, но я слышу по твоему голосу: ты меня обманываешь, как и себя. И если ты не сделаешь все возможное и не испытаешь от этого удовлетворение, твой заслуженный отдых будет лишен душевного покоя. Я тебя знаю. Ты самурай, солдат-пес, [58] сумасшедший морпех, обезумевший старик, шериф Додж-Сити, [59] коммандос, благородный Гектор Дикого Запада. Вот ты кто, и с этим ничего не поделаешь. Такая у тебя натура. А мы с девочками лишь тихая гавань, где ты приходишь в себя между боями в краткие минуты затишья. Ты нас любишь, конечно, однако твоя жизнь — это война. Война — это твоя судьба, твое внутреннее содержание. Мой тебе совет, старина: одержи в этой войне победу. Тогда и возвращайся домой. Возможно, тебя убьют. Это станет трагедией, катастрофой, мы с девочками будем заливаться слезами много лет. Но это путь настоящего воина, и на нас лежит проклятие любить последнего из них.

58

«Люди-псы» или «солдаты-псы» — организация индейцев-шайеннов, решительно выступавшая за продолжение борьбы, против любых мирных договоров с белыми.

59

Додж-Сити — город в юго-западной части штата Канзас. В XIX в. город стал символом необузданных нравов времен освоения Дикого Запада. Он подвергался многочисленным налетам бандитов. Для защиты граждане города наняли вольных стрелков — их реальные и вымышленные похождения стали основой многих вестернов.

— Тебе цены нет, — отозвался Боб. — Ты помогла мне увидеть правду.

— Если столкнешься с трудностями, решай их по старинке.

— То есть как?

— Так, как всегда решали трудности наши с тобой предки. Напряженной работой. Очень напряженной работой. А теперь заканчивай болтать и отправляйся обедать. До свидания. Позвонишь, когда будешь готов приехать домой.

Вот и хорошо.

Теперь все было ясно: нужно установить связь между Томом Констеблом и смертью Джека Стронга и Митци Рейли. Что-нибудь реальное, осязаемое, определенное.

«Что мне известно?» — думал Боб.

Ему было известно, что Стронг и Рейли лично знали Тома Констебла; он видел фотографию всех четверых, четвертая Джоан Фландерс, сделанную на каком-то приеме. Но снимок ничего не доказывал. Лишь то, что эти две пары встречались в публичной обстановке, в сверкающей, гламурной жизни, которую ведут второразрядные знаменитости, чьи фотографии попадают в журналы. Отсюда не вытекало ничего конкретного. Все четверо придерживались радикальных левых взглядов; почему бы им не вращаться в одном обществе?

Вопрос заключался вот в чем: был ли у Стронга способ связаться с Констеблом — по электронной почте, через личный телефонный номер, каким-нибудь другим способом? Такое общение будет указывать на нечто большее, чем просто случайное знакомство.

Но тут же возникал следующий вопрос: как человеку, застрявшему в дешевой гостинице в Индианаполисе, не имеющему ресурсов, связей и поддержки властей, не имеющему ничего, выяснить нужную информацию, и быстро?

Это невозможно.

Это нельзя сделать.

Бобу потребовалось всего три минуты.

Он зашел на интернет-страничку Университета штата Иллинойс, открыл раздел департамента образования, обнаружил, что его, естественно, не удосужились обновить после смерти Стронга, и выяснил телефон секретаря департамента — некой Юстиции Кроуфорд. Боб рассудил, что секретари все видят, все слышат и все знают. Однако с этой Кроуфорд никто пока не разговаривал, потому что никто всерьез не изучал образ жизни Джека Стронга, ставшего жертвой обезумевшего снайпера морской пехоты, который выбрал его лишь в качестве символа антивоенного движения.