Я - судья. Божий дар
Шрифт:
Когда дети уснули, я убрала раскиданные по кухне обертки от киндеров, поплотнее закутала в одеяло Сеньку, поцеловала Сашку и подумала, что, наверное, сегодня в зале заседаний я все же приняла правильное решение. Жесткое, но правильное.
— Лена? Добрый день.
— Здравствуйте, Никита.
— Дело Шипилова вы слушаете?
— Я.
— Ну, тогда увидимся. Я там обвинение представляю.
С Никитой Говоровым Лена была шапочно знакома еще по прокуратуре. Периодически они пересекались по работе, а однажды даже сидели рядом на каком-то спецсеминаре, и в перерыве между лекциями пили вместе кофе в буфете Института повышения квалификации, где этот самый семинар проходил.
Машка, подруга жизни, несколько раз пыталась их свести, при каждом удобном случае рассказывала Лене, какой Говоров замечательный,
Лена не спорила (спорить с Машкой — занятие бессмысленное и беспощадное, как русский бунт), но и знакомиться с Говоровым поближе желанием не горела. Очень может быть, что он вполне себе отличный мужик, этот Говоров, почему нет? Вот только никаких романтических чувств этот отличный мужик у Лены не вызывал. К тому же убедиться в том, насколько он отличный, у Лены шанса не было. При встрече они здоровались, могли перекинуться парой фраз о работе. На семинаре Говоров внимательно слушал докладчиков, а за время кофепития в буфете не сказал и двух слов, не говоря уже об ухаживаниях. Наверное, в итоге Машка все же устроила бы Лене с Говоровым тет-а-тет, но тут появился Кирилл (великая любовь Лениной жизни), и эта тема отпала сама собой. В общем, Лена про Никиту и думать забыла.
Справедливости ради надо сказать, что Говоров о Лене Кузнецовой тоже не очень-то думал. С тех пор как вместе с остатками родительского кузнецовского сервиза разбился его брак, он вообще о женщинах думал мало. То есть он иногда встречался с ними, конечно, и какая-никакая личная жизнь у Говорова имелась. Хотя, если честно, скорее все же никакая. Редкие, ни к чему не обязывающие встречи, без продолжения и без лишних разговоров. Просто секс, и никакой близости. Говоров пускал женщин в свою постель, но не в свою жизнь. Бывшая жена надолго отбила у него охоту к серьезным отношениям.
Женился он по великой любви, разумеется. Любимая, после долгих уговоров и многочисленных доказательств преданности таки согласившаяся стать его женой, была соседкой по подъезду. Переехала откуда-то из Подмосковья в квартиру напротив. Никита, тогда еще желторотый идеалист со свеженьким дипломом юрфака и тремя тысячами зарплаты, влюбился без памяти с первого взгляда. Он долго ухаживал, ни на что, в сущности, не рассчитывая, просто старался быть рядом. Носил цветы и сумки из магазина, бегал ей за лекарством, когда она простужалась, отпаивал чаем, если накануне она поссорилась с очередным воздыхателем и перебрала с горя. Утешал, помогал, опекал, раз в полгода делал предложение, и в конце концов она согласилась. Неважно, что выйти замуж за Никиту она решила назло какому-то своему другому кандидату. Главное — согласилась.
Она была человеком тонкой душевной организации, артистическая натура, и сама себя называла женщиной порыва. В семейной жизни порывы выражались самым разнообразным образом. Скажем, среди ночи ему надо было вскакивать и ехать забирать ее на другой конец Москвы, потому что она отправилась любоваться осенним парком, а потом ей сделалось грустно, и она выпила в баре, а там к ней пристали какие-то подонки, и Никита, отдежуривший сутки, должен был немедленно давать рыцаря на белом коне — мчаться в Измайлово, навешивать подонкам, выручать любимую и в награду получать поцелуй на ночь. Каждый такой поцелуй был редким подарком. Не говоря уже о доступе к телу. Жена по большей части пребывала в нервах или в печали, а если Никита пытался проявить настойчивость (впрочем, с годами он пытался все реже и реже), сообщала, что у нее разболелась голова, что Никита — самец, не понимающий тонкостей женской душевной организации, и уходила спать в другую комнату. Впрочем, это не мешало ей страшным образом ревновать Говорова к воображаемым любовницам, раз в неделю закатывать скандалы с битьем посуды, упрекать мужа в невнимательном отношении, в эгоизме и в том, что он испортил ей жизнь и загубил молодость, потому что любить такого человека, как он, — это пытка и наказание хуже танцев на углях.
Никита утешал ее, клялся в любви, вкалывал как проклятый, чтобы его драгоценная красавица-жена ни в чем не нуждалась (а нуждалась красавица во всем, при этом постоянно), просил прощения, ползал на коленях, носил завтраки в постель и даже давал юридические консультации ее другу детства, с которым она время от времени, подчиняясь порыву, изменяла
Семь лет Никита жил странной, изматывающей, выпивающей всю его кровь семейной жизнью. Жил и мучился. Иногда он всерьез подумывал застрелиться. А потом, когда почти дошел до края, все кончилось так же, как и началось, — в одну короткую секунду.
В тот день Говоров устал как собака. Он вел зараз четыре дела, не спал три ночи кряду и мечтал только об одном: завалиться в постель и поспать восемь часов. Добравшись до дому, Говоров застал красавицу-жену в большой печали. Ей хотелось шоколаду и новый роман Вишневского. Ни того ни другого в доме не было. Говоров послушно развернулся, плюхнулся в машину и поехал на Тверскую, в книжный магазин «Москва», работающий до часу ночи, за Вишневским и в «Елисеевский» — за шоколадом. Он боялся заснуть за рулем, изо всех сил тер глаза, смотрел за дорогой, но таки не усмотрел и, уже паркуясь около «Елисеевского», задел бампером стоящий по соседству «Гелендваген». На то, чтобы уладить с проблему с хозяином «Гелендвагена» (нормальным, в сущности, мужиком, который на удивление не полез на рожон и даже хамить особо не стал), ушло полтора часа и восемьсот долларов, которые, слава богу, были на карточке. И слава богу, банкомат карточку не зажевал, напротив — покладисто выдал деньги и распечатку остатка доступных средств. На счету оставалось аж три доллара, но это было неважно. Говоров знал, что заработает еще. Только ему сперва нужно немного поспать. Он поспит, а потом заработает.
Кое-как он дотащился до дому. Чуть не уснул в лифте, прислонившись к стеночке кабины. Вошел в квартиру, прижимая к животу свои трофеи, свои подношения любимой — роман Вишневского и коробку шоколада. Он надеялся порадовать ее (и завалиться спать, наконец). Но оказалось, что Говоров любимую совершенно не порадовал. Напротив, расстроил. Он ее, оказывается, разбудил, приперевшись со своей дурацкой книжкой, он даже не подумал, что жрать по ночам шоколад вредно, он, по всей видимости, намерен закормить жену и превратить ее в чудовище! И вообще: от Вишневского ей делается грустно! К тому же она теперь определенно не уснет до утра. И завтра будет весь день ходить не выспавшаяся. Короче говоря, будь проклят тот день, когда она согласилась загубить свою жизнь, расписавшись с Говоровым.
В сердцах любимая взялась за остатки кузнецовского сервиза, доставшегося Никите от родителей. Для разгона грохнула о стену рыбное блюдо. Собственно, целилась она в Говорова. Когда-то, в начале их семейной жизни (благословенные времена!), любимая просто била посуду, но в последнее время стала бросать тарелки и стаканы прицельно, метя супругу в голову.
Никита привычно уклонился от блюда, и оно со звоном разлетелось, ударившись о косяк. Обычно в такой ситуации он смиренно тащился за веником. Заметал осколки, а потом утешал рыдающую жену и просил прощения за то, что довел ее до слез. Рано или поздно она его прощала, и они жили относительно спокойно день или два, а иногда и целую неделю — до следующей ссоры. Но в тот день, когда блюдо со звоном разбилось о косяк, в голове у Говорова будто что-то взорвалось. Атомный взрыв, его персональная Хиросима. За секунду на том месте, где все эти годы была вынимающая душу любовь, не осталось ничего живого. Всю любовь будто выжгло. Говоров стоял посреди комнаты, тупо уставившись на орущую бабу в шелковом халате. Баба казалась совершенно чужой и некрасивой. На халате видны были жирные пятна — одно на рукаве и еще одно — на животе. Говоров все смотрел на то пятно, которое на животе, а в голове вертелось название параграфа из учебника по судебной психиатрии: неврозы и истероидные проявления. Как его сюда занесло? Как он умудрился семь с половиной лет прожить в сумасшедшем доме, который устроила ему злая, избалованная сука, не замечая, где и как он живет? Говоров помотал головой, будто пытаясь вытряхнуть оттуда все лишние мысли.
— И что?! Что мне теперь прикажешь делать?! — жена продолжала орать, уперев руки в боки.
— Понятия не имею, — устало сказал Говоров. — Делай что хочешь, а я спать пошел.
Дотащился до кровати, лег и накрылся с головой одеялом.
Жена еще не поняла, что это — все, что больше не будет ни битой посуды, ни извинений. Она пыталась содрать с Говорова одеяло и немедленно выяснить отношения.
— Не смей спать, ты сейчас поговоришь со мной, мы должны объясниться!
— Иди в жопу, — пробормотал он, снова натягивая одеяло на голову. — И не ори. Мне надо выспаться.