Я - судья. Божий дар
Шрифт:
На другой день Никита собрал вещи и ушел навсегда. Он чувствовал себя как человек, впервые вышедший на улицу после затяжной болезни.
Всего этого Лена Кузнецова, разумеется, не знала и знать не могла.
— Встать, суд идет! Рассматривается уголовное дело по обвинению Шипилова Олега Николаевича…
Лене дело Шипилова досталось по наследству от предшественника. Судя по материалам, оно обещало быть несложным. В отличие от дела по лишению родительских прав Нины Калмыковой, ночами Лена над ним не сидела и голову особенно не ломала — все выглядело в высшей степени ясным и понятным.
Двадцатилетний Олег Шипилов обвинялся в нанесении тяжких телесных повреждений Осиповой Екатерине Яковлевне восьмидесяти девяти лет от роду. Вечером девятого сентября Шипилов с приятелем пили пиво во дворе дома номер десять по Садовой-Кудринской улице. Видимо, пить пиво
Правда, Дима предупредил Лену, что это дело может оказаться сложнее, чем кажется на первый взгляд. То есть там все ясно, конечно, но не так все просто. Отец Шипилова — человек небедный и чадолюбивый — наверняка сделает все, чтобы отмазать сына. Добиться, чтобы дела вовсе никакого не возбуждали, папаше не удалось. Но он нанял сыну адвоката — одного из самых дорогих и самых по Москве известных, из тех парней, которые всегда выигрывают. Впрочем, Лена не особенно беспокоилась из-за адвоката, хоть бы и сто раз известного. Дело крепкое, закрыть его не получится, приговор будет обвинительным — к бабке не ходи. Все, что может сделать адвокат, — добиться, чтобы его подзащитного осудили условно. Да и пусть. В конце концов, условный приговор — это даже неплохо. Колония может навсегда поломать парню жизнь. Условный же срок заставит задуматься.
Пока Никита Говоров, представляющий обвинение, излагал суть дела и перечислял статьи, по которым Шипилова обвиняют, Лена смотрела на подсудимого.
Гладкий, сытый, ухоженный парень в скромном сереньком свитере, который наверняка стоит три Лениных зарплаты, сидел рядом со своим дорогим адвокатом, вальяжно откинувшись на спинку стула. Фактурный, даже красивый — светлые волосы, темные брови, прямой точеный нос, полные губы… А глаза — нехорошие. Пустые глаза. Шипилов не выглядел ни взволнованным, ни обеспокоенным. Да он и не беспокоился. О чем? Отец нанял адвоката, дальше — его проблемы. Олегу надо только отнекиваться, все отрицать, и дело с концом.
Перед тем как войти в зал заседаний, адвокат созванивался с отцом — Олег слышал. Адвокат отца успокоил, сказал, все под контролем и очень удачно, что судья будет не тот, который был на предварительных слушаниях, а другой. Типа, молодая баба, в суде — меньше месяца, задавить ее авторитетом — не фиг делать, все в этом роде. В общем, Олег в очередной раз убедился, что волноваться не о чем, и дальше все его мысли вертелись вокруг поездки в Прагу, которую они с друзьями запланировали на каникулы. Вообще, с этим судом даже удачно получилось. Отец, конечно, поначалу разорался, но быстро остыл. Зато из-за суда Олегу перенесли экзамены на второе полугодие. У него висело, что ли, три хвоста с первого курса. По идее, три хвоста — это отчисление. Вылетать из престижного института Олегу не хотелось. Отец за поступление отвалил кому следует фигову тучу денег, и, если Олег вылетит, папаша, чего доброго, отберет у него кредитную карту. В прошлом году Олег притащил справку, что болел ангиной, и кое-как уломал учебную часть перенести экзамены на осень. Переэкзаменовку назначили на начало октября. Олег уж было совсем решил, что придется как-то выкручиваться, зубрить, что ли, или денег преподу совать. Но тут нарисовался этот суд, и от экзаменов удалось пока что отбрехаться.
Олег посмотрел на судью. Молодая баба, точно. Адвокат молодец, шпарит как по писаному, судья и слова вставить не может. Попыталась раз, так адвокат ее тут же срезал…
Через полчаса после начала слушаний Лена неожиданно обнаружила, что дело, казавшееся простым и понятным, рассыпается в пыль прямо на глазах.
Обвинение строилось на заявлении потерпевшей Осиповой и показаниях свидетелей.
— Но я бы хотел попросить уважаемый суд рассматривать
Лена пробежала глазами переданную через пристава запись беседы. Судя по записи, Екатерина Яковлевна и впрямь путалась в датах, порядке событий, на вопросы, какая вчера была погода и что давали на завтрак, заданные адвокатом в процессе беседы несколько раз, давала разные ответы. Даже будучи неспециалистом, Лена понимала: опираться при вынесении приговора на заявление пострадавшей и на ее показания нельзя. Ну, слава богу, есть еще свидетели. Правда, один из них показания изменил, а другой и вовсе не явился, но оставались соседка Осиповой, видевшая ссору, и консьержка, которая тоже все видела и вызвала «Скорую».
— Вызывается свидетель Сенкевич для дачи показаний!
В зал в сопровождении пристава вошла дама лет пятидесяти. Она поправляла съезжающие на кончик носа очки и прижимала к груди сумочку.
— Представьтесь, пожалуйста.
— Сенкевич Лидия Юрьевна.
— Лидия Юрьевна, — обратилась Лена к свидетельнице. — Расскажите суду о событиях, которые произошли вечером девятого сентября во дворе дома номер десять по Садовой-Кудринской улице.
— В тот вечер я, как обычно, вышла погулять с Жозефиной, это моя собака, — начала Лидия Юрьевна. — Было около девяти вечера. Мы больше часу гуляли, потом пошли домой. Я зашла во двор как раз в тот момент, когда все случилось…
— Не могли бы вы подробно описать, что именно случилось?
— Вот этот юноша, — Лидия Юрьевна кивнула в сторону Шипилова, — еще с одним молодым человеком, я его знаю в лицо, он в первом подъезде живет… Так вот: они стояли рядом с лавочками… У нас во дворе такой, знаете, пятачок с зелеными насаждениями… В прошлом году там разбили клумбы, высадили кусты, ну и поставили вокруг клумбы лавочки. Так вот, рядом с этими лавочками стояли молодые люди и ссорились с Екатериной Яковлевной.
— Вы расслышали, о чем именно шла речь?
— Увы, нет. На Садовом кольце, видите ли, сильное движение. И за шумом автомобилей мне слов было не разобрать.
— Почему же вы решили, что они ссорятся?
— Разговор шел на повышенных тонах. Ну, а уже потом мне сама Екатерина Яковлевна сказала…
— Хорошо. Что произошло дальше?
— Жозефина начала лаять, рваться с поводка в ту сторону, где происходила ссора, она очень остро реагирует на такие вещи… Я взяла ее на руки от греха, боялась, что молодые люди могут напугать или обидеть собаку… Потом смотрю — а вот этот юноша…