Я - судья. Кредит доверчивости
Шрифт:
Я знаю, как красивый профиль становится равнодушным, холодным и злым.
Я знаю, что к мужскому парфюму со временем примешиваются женские ароматы, с головой выдавая хозяина в том, что я ему надоела.
Я знаю, как Шнитке из изысканного и утонченного превращается в тошнотворный набор раздражающих звуков.
Я давно запретила себе рефлексировать по поводу некрасивого краха своего романа с Кириллом, но абсолютное совпадение обстоятельств испортило настроение и заставило меня напряженно и с недоверием относиться к Троицкому.
Уличное кафе, куда мы приехали,
Это опять походило на взятку, но мне вдруг стало наплевать.
Троицкий был галантен знакомой галантностью Кирилла и говорил похожие комплименты. Как будто такого рода людей штампуют в одном инкубаторе…
А с другой стороны, если подключить здравый смысл — это все мои комплексы, и Андрей Иванович в них не виноват. Троицкий меня не любил, не предавал, не унижал равнодушием после того, как я с риском потерять работу уладила его криминальные делишки, как было с Кириллом.
Андрей Иванович просто пригласил меня в кафе. Я могла и не согласиться, шансов у Троицкого было один из ста. Он огорошил меня своей решительностью, веселой перепалкой и забавной находчивостью. Поэтому я здесь. И это меня ни к чему не обязывает.
Принесли мороженое в креманках — большие вулканы крем-брюле, посыпанного миндальной стружкой, — и два бокала безалкогольного мохито.
Только, как я ни убеждала себя в непричастности Троицкого к своей личной трагедии, мороженое показалось безвкусным, а мохито неприятно горчил. Лучше бы я окрошку сейчас готовила. Пусть к полуночи бы закончила и наелась на ночь, зато не вспоминала бы Кирилла.
— Знаете, о чем я жалею? — спросил Троицкий.
— Знаю. О том, что я веду ваше дело и любой флирт неуместен.
— Точно, — его ни капельки не смутила прямота моего ответа. — Значит, вы тоже об этом жалеете.
— Думаете, вы так уж неотразимы?
— А еще умен и порядочен.
— Знаю, проходила.
— Но не со мной.
— Радуйтесь. Мой опыт оказался печальным.
Он внимательно посмотрел на меня и не стал острить на эту скользкую тему. Я даже почувствовала благодарность, но тут же осадила себя — с благодарностью нужно быть особенно осторожной. Это чувство может привести к непредсказуемым осложнениям как в личной жизни, так и в работе.
— А если я уволюсь из банка, вы примете мое приглашение на ужин?
— Не уволитесь.
— Да, теперь я понимаю, почему вы судья.
— Почему?
— Вам невозможно врать.
— Это комплимент?
— Наверное, да. Но такой я делаю впервые.
— Мне нравится, что вы говорите правду. Я тоже такого комплимента никому не делала.
— Значит, квиты. Жаль, я привык лидировать в комплиментах.
— Скажите, Андрей… — Я на минуту задумалась, так как представилась блестящая возможность повернуть разговор в русло, которое меня волновало. — Только правду, раз уж начали… По чесноку, как говорит моя дочка. Вы, не как представитель банка, а по-человечески, действительно считаете, что Малышев должен платить эти
Троицкий поскучнел, потарабанил пальцами по столу и сказал с ноткой официальности:
— Да, считаю.
— И нет ни малейшей несправедливости в том, что условия договора в чем-то напоминают бандитский счетчик?
— Лен, — засмеялся он, — если бы не этот «счетчик», нам вообще никто ничего бы не вернул! Проценты — хоть какая-то гарантия наказания за неплатежи. Хоть какой-то кнут! Иначе… — Он широко развел руки, видимо обозначая этим красноречивым жестом крах всех банков.
— Но ведь в данном конкретном случае можно его понять…
— Нельзя. Вот вы же не берете кредит!
— Как раз подумываю взять ипотеку. В вашем же, между прочим, банке!
— Ого, тогда милости просим! — Андрей, привстав, поцеловал мне руку. — С одной стороны… А с другой, я советовал бы иметь крупный первоначальный взнос. Тогда переплата будет не так высока.
— Вот именно, — пробормотала я. — Крупный первоначальный взнос… А еще я должна точно знать, что не заболею, не потеряю работу, не усыновлю пару детишек или не рожу их. Всех рисков не просчитать.
— Можно, я вам отвечу?
— Нужно.
Троицкий куда-то ушел и вернулся с огромным букетом бордовых роз.
— Я хотел сказать, что в вашем случае нет никаких рисков.
— Я поняла.
— Будет большой наглостью довезти вас до дома?
— Будет большой глупостью, если я с этим букетом спущусь в метро.
Он ослепительно улыбнулся и подал мне руку.
Шнитке сменили на Моцарта.
Можно было и на Шопена, но я попросила Моцарта.
— Я тоже люблю попсу, — одобрил мой выбор Троицкий.
— Я бы не рискнула назвать это попсой.
Мы поговорили немного о музыке, о литературе, о последних кинопремьерах. От одурманивающего запаха роз заболела голова.
К моему дому мы подъехали, уже когда наступили сумерки.
— Спасибо за вечер, — сказал Андрей и поцеловал мне руку.
— Забудьте о нем. Этого больше не случится.
— Я сделаю все, чтобы он повторился. Даже уволюсь с работы.
— Вы повторяетесь.
— Нет. Теперь я говорю правду.
Я не стала разубеждать его и, пока он обходил машину, открывал мне дверь и подавал руку, подумала, сколько любопытных обывателей сейчас наблюдает эту сцену из окон. Судья Таганского районного суда выходит из шикарного «БМВ» с неприлично большим букетом роз в сопровождении мужчины-мечты. Нужно было подъехать с торца.
Что обо мне подумают соседи, я догадывалась. Особенно любопытная тетка с первого этажа, с которой жила незамужняя дочка лет сорока…
Но оказалось, это не самое неприятное.
У подъезда, до которого, держа под локоть, меня проводил Троицкий, стоял Никита. В руках у него были белые тюльпаны. Увидев меня с охапкой роз, Никита опустил букет…
Видимо, сообразив, что к чему, Троицкий отпустил мою руку.
Я бы с удовольствием променяла семьдесят пять роз — я пересчитала их в машине, — на пять белых тюльпанов, но сказать об этом сейчас было никак невозможно…