Я - судья. Кредит доверчивости
Шрифт:
— Свидетель заявлен? — спросил судья.
— Да, ваша честь. Тишко Ираида Сергеевна, мать моего подзащитного.
Судья кивнул и объявил:
— Пригласите свидетеля Тишко.
В зал вошла маленькая старушка с камеей под высоким белым кружевным воротником.
— Это я во всем виновата, — глухим голосом с порога заявила она.
— Подойдите сюда, пожалуйста, — мягко попросил ее Таранов, показав на место перед трибуной.
Тишко подошла к трибуне и перекрестилась, словно перед иконой.
— Ираида Сергеевна, расскажите, почему вы считаете своих детей невиновными, —
— Понимаете, ваша честь, все зависит от воспитания. А у Оли с Владюшей… его просто не было! — Старушка закашлялась, достала из ридикюля какую-то таблетку и положила ее под язык. — Я актриса драматического театра, бывшая, разумеется… Мне всегда казалось, что время заняться детьми у меня еще будет, а в данный момент нужно урывать от жизни свое, женское, — любить самой и быть любимой, знаменитой, красивой!.. Оля… она своего отца не знала. Я вообще не хотела рожать, но так получилось. А ребенок это чувствует, понимаете? Он чувствует в утробе матери, что его не хотят! — Ираида Сергеевна опять открыла ридикюль, достала белоснежный платок и приложила его к глазам. — Я пыталась избавиться… и от Олечки, и от Владика…
— Мама! — крикнула Ольга с перекошенным от злобы лицом. — Не смей! Не смей так унижаться!
Судья застучал молотком по столу.
— Сядьте, подсудимая, делаю вам замечание. Еще раз прервете показания свидетеля, и вас выведут из зала. Продолжайте, Ираида Сергеевна.
— Я пыталась, пила таблетки, но ничего не вышло… Поэтому они родились слабенькими, больными, — не глядя на Ольгу, продолжала Тишко.
Адвокат удовлетворенно кивнул, ободряя старушку и призывая говорить дальше.
— Мои дети всегда были предоставлены сами себе, и в этом моя вина, ваша честь! Я выходила замуж, разводилась, делала карьеру, опять выходила замуж, а Оленька и Владик недополучали любви, ласки, внимания и воспитания. Я не читала им книжки на ночь, не объясняла, что хорошо, а что плохо. У них сдвинулись нравственные понятия, это произошло по моей вине! И это уже не исправить.
— Спасибо. Ваши показания будут приняты во внимание при вынесении приговора, — отчеканил судья. — У вас есть вопросы к свидетелю? — обратился он к прокурору.
— Есть. Скажите, Ираида Сергеевна, когда вашему сыну поставили диагноз маниакально-депрессивный психоз? В детстве? Он наблюдался у психиатра?
Тишко стушевалась и беспомощно посмотрела на Андреева, который подал ей какой-то знак бровями, подняв их высоко, а потом грозно сведя к переносице.
— Я же говорю вам, ваша честь, я плохая мать… меня и матерью-то назвать трудно…
— То есть вы не знаете о болезни сына? — нахмурился Таранов.
— Знаю, — опустила глаза Тишко и начала нервно теребить платочек. Врать она не умела. — Теперь знаю…
Андреев пошел красными пятнами, вздохнул и закатил глаза к потолку, обозначая, какая же дура эта старуха. Была возможность выиграть дело, зацепившись за этот диагноз, и отправить Тишко не в тюрьму, а на лечение в психиатрическую больницу. Через годик бы выписался как миленький…
Заметив его недовольство, Ираида Сергеевна совсем растерялась, выронила платочек и, заморгав часто,
— Ваша честь, Владик всегда болел! Чем только он не болел — аллергией, воспалением легких, отитом, ринитом, дизентерией! Может, у него и эта была… депрессивная штука…
— Понятно, — усмехнулась обвинитель. — Значит, диагноз соорудили на скорую руку, когда Тишко уже находился под следствием!
— Я протестую! — без энтузиазма заявил Андреев. — Обвинение не имеет права озвучивать свои домыслы.
— Протест принимается, — улыбнулся Таранов. — У вас еще есть свидетели?
— Бывшие коллеги Ольги Леонидовны, — кивнул адвокат. — Если ваша честь не возражает…
Бывшие коллеги — две красивые женщины — путано объяснили суду, какая Ольга Леонидовна хорошая и какая порядочная, и как она любит свою профессию театрального гримера, и что «проступок» ее вызван исключительно бедственным материальным положением…
Но под нажимом обвинения дамы признались, что до сих пор являются клиентками Максимовой как стилиста.
— А значит, нахваливая ее, вполне могут иметь корыстный мотив, — безжалостно припечатала их маленькая напористая Кириллова…
Защита трещала по швам, адвокат поскучнел и уже совсем откровенно стал отворачиваться от камер…
Ближе к вечеру прения сторон завершились.
— Общая сумма ущерба, причиненного подсудимыми, — двадцать пять миллионов триста двадцать одна тысяча рублей, — подвела итог прокурор Кириллова. — Покушение на убийство и незаконное хранение оружия полностью подтверждаются совокупностью собранных доказательств. С учетом особой опасности совершенных действий обвинение просит назначить Максимовой в соответствии с частью 4 статьи 159 УК РФ десять лет лишения свободы со штрафом в один миллион рублей, а Тишко по совокупности совершенных преступлений — двадцать лет лишения свободы со штрафом в один миллион рублей в соответствии с частью 3 статьи 30 п. «а, к», частью 2 статьи 105 УК РФ и статьями 139 и 222 УК РФ…
Адвокат Андреев без огонька произнес речь, в которой просил суд смягчить наказание подсудимым, учитывая их тяжелое детство. На диагнозе Тишко он почему-то больше не настаивал.
Подсудимый в своем последнем слове продолжал клясться Натке в любви, но в это, кажется, уже сам не верил.
Ольга говорить отказалась.
К своему удивлению, Натка спокойно досидела до конца заседания.
Роль стороннего наблюдателя удалась ей на пять баллов.
Вот только приговор она расслышала плохо — так бывает, когда финальная сцена кино становится вдруг неинтересной…
Больше всего Ната боялась увидеть, как на Влада надевают наручники, поэтому она вышла из зала первой, после того, как судья громыхнул в последний раз своим молотком, а секретарь торжественно объявил: «Встать, суд идет!»
Так грустно Натке еще никогда не было.
Выскользнув из зала суда, она спустилась по черной лестнице.
Здесь было накурено и темно, но Натка ничего не замечала. Перед глазами стояло несчастное лицо Влада, его умоляющий взгляд, а в ушах звучали слова: