Я связал себе жизнь…
Шрифт:
Люди всегда норовили что-нибудь надёжно прятать, либо самое ценное, либо что-то запрещённое, что понятно: если человек опасается открыто что-то хранить в своей квартире, значит он осознаёт, какие его ждут последствия при обнаружении его тайника. В то неспокойное время нычки делали все. Я всегда с иронией относился к кладоискателям и предпочитал работать по-другому, но со временем, я с сожалением признал, что это довольно увлекательное дело и знания в этой области мне бы сейчас очень пригодились. Я прекрасно знал, что такая прожжённая сталинская каторжанка, как тётя Шура ни за что не будет хранить документы в виде какого-нибудь древнего сундучка, коробки, цветочного горшка, наполненного золотыми монетами или дорогой ювелирной шелухой. Ценные бумаги и финансовые документы в определённых ситуациях могут представлять большую опасность для его обладателя, и я не надеялся, что с первого захода обнаружу надёжно спрятанную топографическую карту.
Поиск тайников и схронов дело хоть и увлекательное, но трудоёмкое и небезопасное. Одно дело искать тайники на законных основаниях никого не опасаясь, а другое, быть в квартире в качестве незаконного посетителя. Придётся поторопиться. Деловой архив семьи геологов обязательно должен существовать, иначе они не смогут подтвердить факт открытия нового месторождения золота. Я поднялся на второй этаж, быстро присел у двери и, как я предполагал, через три-четыре минуты дверь тихо открылась. На меня дохнуло неизвестным запахом чужого жилья. Тётя Шура была ещё не совсем дряхлой старухой и частенько от неё пахло хорошими духами, одета была в дорогие дефицитные импортные вещи, а перманент она наводила каждые шесть месяцев.
Дом, в котором жила тётя Шура был совершенно новым, такие дома сейчас пренебрежительно называют «хрущёвками», а тогда считался престижным, простому смертному потребовалось бы лет 10-15, чтобы получить такую квартиру на халяву. После коммунального дурдома, после бараков, построенных ещё задолго до революции, а иногда и банальных землянок, отдельная квартира была мечтой миллионов советских граждан. А учитывая, что в Узбекистане полная газификация была завершена в 1970 году, в домах было тепло, зимой всегда присутствовала горячая вода, что многим это было в диковинку. До 1968 года в городе общественных бань было больше, чем продуктовых магазинов и мыться раз в неделю ходили всей семьёй, сначала женщины и девочки, а потом уж мужчины. А если без детей, то жена и муж мылись вместе. Но этот дом к хрущевке можно было отнести с большой натяжкой, скорее всего, это был экспериментальный дом, со встроенными антресолями, просторными кухнями с нишей для холодильника, большой прихожей и огромным залом.
Осмотр я начал с потолка, вентиляционных шахт, затем плавно перешёл к мебели, пошурудил под днищем дивана, за задней стенкой шкафа, за ящиками стола, тщательно обследовал этажерки и тумбочки, потом стал осматривать стены, на обследование квартиры средних размеров мне необходимо было примерно часа два. Последней я решил обшмонать прихожую, прежде всего меня интересовали два холодильника. Зачем они ей? Стоящий в кухне холодильник «ЗИЛ» я оставил без внимания, там, скорее всего, кроме продуктов ничего не может быть, а вот стоящий в прихожей я стал тщательно осматривать и ощупывать. Он был отключён, а сам холодильник внутри был забит до отказа книгами. Учитывая жаркий климат в Узбекистане, холодильник был незаменимой вещью и его невозможно было купить в магазине просто так, он был жутким дефицитом и достать его можно было только по большому блату. А тут, совершенно новый холодильник, никогда не видевший продуктов. Хм, интересное место для хранения книг! Учитывая его не хилую цену в несколько сотен советских рублей, не жирно ли для книг? Я стал пристально его осматривать и сантиметр за сантиметром ощупывать руками и мне сразу бросилось в глаза, что уплотнительная резинка по периметру двери, неестественно местами оттопырена, причём только по внутренней кромке вертикальной резинки. Я вытащил изо рта бритвенное лезвие, во рту я её научился держать ещё с малолетки, учитывая нервозный контингент, неожиданного нападения ждёшь от каждого, и ты должен быть всегда готов дать сдачи. Медленно, я стал отделять резинку от двери и тут, на пол с громким стуком упали сразу несколько зелено-жёлтых камней. Размером они были чуть больше горошины. Что это? Я присел и подобрал их. Твою же африканскую черёмуху это же золотые самородки! Их было много, ощупывая я насчитал штук пятьдесят. Так вот уважаемая бабушка, откуда у тебя импортные вещи, хорошие духи и дорогие продукты в холодильнике!
Это я удачно зашёл! Но пришёл я не за этим, самородки мне конечно тоже пригодятся, вот только, что с ними делать я ещё не совсем понимал. В то время за золотишко можно было угореть лет на десять, а сидеть мне больше, ох, как не хотелось. Я вытряс из резинки холодильника штук десять драгоценных самородков и сложил их в нагрудный карман курточки. Прошёл на кухню и стал искать, чем бы их заменить в резинке.
В глобусе я обнаружил табельный полицейский пистолет «Вальтер-ППК» и массивный Р-08 «Парабеллум» с несколькими пачками патронов. Однако тётя Шура, вы не перестаёте меня удивлять! Ведь прошло уже более 25 лет после окончания войны. Хотя… стволы из того военного времени, везли все, кому не лень, а учитывая, что тётя Шура была геологом и оружие ей полагалось по штату, то находка у меня не вызвала ненужных вопросов. Ха, наивный – геологом? В последствии я убедился, что это далеко не так! Но ведь это опасно! В Советском Союзе хранить холодное и огнестрельное оружие было запрещено и за это полагался срок до трёх, а за нарезное огнестрельное до пяти лет, усугубляло ещё то, что на пистолетных рукоятках красовалась нацистская символика в виде орла, а это к сроку за незаконное хранение, прибавлялось ещё с пяток лет как минимум. После окончания войны в Советском Союзе вышло постановление о запрете пропаганды нацистской символики. И каралось это очень жёстко. Многие солдаты и офицеры, возвращаясь из побеждённой Германии, везли домой сувенирные пистолеты, красивые клинки с изображением германского орла или свастики. После ужесточения закона приходилось либо выкидывать все это добро на помойку, либо основательно припрятывать. Значит я уже близок к обнаружению основного тайника, раз тётя Шура так основательно вооружилась.
Положив пистолеты на место, я собрал глобус, водрузил его на подставку со штырём и поднялся, чтобы вернуть его на комод и тут неожиданно мне в затылок уперся ствол пистолета.
– Что, молодой человек, решили нанести мне визит минуя официальное приглашение? Я слишком долго живу на этом свете и уже, по-моему, задержалась в этой дрянной гостинице. Ты думаешь, что меня можно, вот так, примитивно обвести вокруг пальца? Я давно заметила твой нездоровый интерес к моей бренной персоне. Какого лешего тебе понадобилось в моём скромном жилище?
– Ага, – промелькнуло у меня в голове, – если сразу не выстрелила, значит не всё ещё потеряно.
И я, сделав морду кирпичом, набравшись наглости, попёр напролом.
– Учитывая, что я тут обнаружил, для вашего шикарного гнёздышка совершенно не подходит этимология происхождения этих двух слов – «скромное жилище» и едва ли будет соответствовать этим требованиям в будущем. Будем говорить на чистоту, или…
– Что или? Сдашь меня? А как же воровская честь, не иметь дел с мусорами и другая подобная шелуха? – она саркастически рассмеялась, – Часик в радость – чифир в сладость, кайфу – сходу воровскому, смерти своре мусорскому? Давай, вот телефон, звони 02, – она подтолкнула ко мне телефон. Я приуныл, бабка абсолютно не боялась разоблачения и кажется этим даже бравировала. Обычно, любой человек при упоминании милиции должен испугаться и сразу начать вспоминать все свои прошлые грешки, но, по моей заминке, бабушка Шура поняла, что я не собираюсь её сдавать. Она убрала пистолет и присела на диван, – отойди от глобуса и не духарись, я отменно стреляю, так что, ты давай тут без героизма, все герои уже давно облюбовали себе место на кладбище.
Я покосился на пистолет, – по количеству находящихся стволов в этом доме я уже это понял! Бабка, лихо, с переворотом, подкинула ТТ на ладони, – не косись, пистолет наградной, с правом ношения, на него есть соответствующие документы. Действительно, я заметил прикреплённую на ствольной коробке золочённую пластинку.
– А эти, немецкие? – кивнул я на глобус.
– Они трофейные и принадлежат моему мужу, ему их привёз в подарок его брат-контрразведчик, давно хотела выкинуть их в реку, но рука не поднимается. Твой визит, видимо ускорит это намерение.
– Тётя Шура, давайте на чистоту, зачем вам столько оружия и где карта, которую вы мне показывали? Хочу, в недалёком будущем, с корешами проехаться по этим местам.
– Нет и нет, всё-таки твоя мать была права, когда намекнула мне, что у тебя не все дома, я тебе этого сделать не позволю. Тебя дилетанта там попросту убьют! Нельзя с кондачка, браться за такое опасное дело. Я почти 30 лет своей жизни посвятила этому презренному металлу и видела людей, которые, ради этого подлого металла, шли на довольно ужасные преступления. Нет и ещё раз нет! Она прикурила папиросу, угрюмо уставилась в окно и задумалась. Повисла неопределённая пауза. Докурив папиросу, она резко встала и передёрнула затвор пистолета.