Я тебе не раб
Шрифт:
Постарался говорить миролюбиво:
– Парни, правда… пошутили и хватит. Отоприте дверь. Уйду и забуду обо всём.
– Уйдёшь, – басок стал громче. – А для страховки видео оставишь, как с потаскушкой веселишься. Понял, студент?
Я почувствовал затылком взгляд, обернулся. Девушка, кутаясь в мою толстовку, сидела на кровати и смотрела на меня во все глаза. Аппетитные губы, сохранившие следы помады, были приоткрыты. Казалось, с них только что слетело не услышанное мной слово.
– Не дрейфь, – сказал я ей. – Выберемся.
В динамике раздалось дружное ржание, а потом заговоривший первым парень, икая, сообщил:
– Сперва
2. Судьба тебя настигнет
Марина Иванова
К такому она точно не была готова. Раньше считала, что всё плохое, отмеренное каждому человеку, уже случилось, впереди понятная и вполне благополучная жизнь. И вот: размеренные, подчинённые монастырскому уставу дни в приюте, гордо именуемом детским домом семейного типа, уже не считала ужасными. Вечно недовольная «мама Вера», наставляющая дюжину разновозрастных воспитанников, во многом права. «Все грешат, – говорила она, – и грех за норму почитают. А тех, кто себя блюдёт, ненавидят как прокажённые чистого».
Каким смешным теперь казалось Марине прежнее стремление учиться в Москве. Сколько сил потратила, занимаясь с прицелом на успешную сдачу ЕГЭ! Добилась. По всем предметам получила сто баллов или около того. Прошла на бюджет, почти не имея конкуренции. Здесь тоже старалась, посещала все занятия, выполняла все задания и… Завоевала всеобщую нелюбовь. Её откровенно ненавидели. За то, что без подготовки на любой вопрос отвечает. За то, что её рефераты и курсовые работы неизменно попадают в институтский сборник. За то, что все зачёты автоматом, а экзамены исключительно на высший бал. Попытки наладить отношения с одногруппниками и соседками по общаге оставила ещё в первом семестре. Подстраиваться под них не собиралась, а такой, какой её воспитали в пресловутом «монастыре», вряд ли она кому-то приглянется.
Впрочем…
Как-то раз подсела к ней в университетском сквере девушка – с другой специальности.
– Ты Марина Иванова? Вот! – сунула в руки мобильный телефон. – Просили передать.
Трубка была навороченная, не то что кнопочное недоразумение, подаренное мамой Верой при отъезде на учёбу.
Марина на секунду зависла, а потом попыталась вернуть презент:
– Зачем? Не нужно.
– Жора Рохлин! – округлила глаза незнакомка. – Заинтересовался тобой. Бери! Пользуйся моментом.
Оставив трубку на скамейке, Марина вскочила и торопливо зашагала прочь. Вслед ей донеслось ругательство. Посредница вполне недвусмысленно высказалась о скудоумии «монашки».
Этим дело не закончилось. На следующий день прямо на перемене к ней подкатил рыжий парень и, буквально макнув в маслянистый взгляд, запел:
– Леди, обращаюсь к вам по поручению его превосходительства…
По всей видимости, девушка должна была растечься от счастья прямо тут в коридоре под аплодисменты сокурсников. Она затравленным зверьком метнулась в сторону и попыталась обойти рыжего по большой дуге. Он прыгнул, схватил за локоть и бесцеремонно дёрнул, заставив остановиться.
– Пусти, – прошептала Марина, оглядываясь в поиске поддержки.
Ребята и девочки наблюдали: кто с любопытством, кто со злорадством.
– Вот что! – зашипел парень, растеряв великосветский тон. – Чтобы к пяти часам была готова. Помойся, причипурься. Сам Рохлин приглашает
Выпустив её, развернулся и, не дожидаясь реакции, двинулся прочь. Марина бросилась в другую сторону. Прибежала в общагу, покидала кое-какие вещи в рюкзачок и уехала к маме Вере. Благо впереди выходные.
Как же хорошо было в монастырской деревне! Тихо. Спокойно. Привычно. Марину будто ждали. Накормили с дороги, извинились, что комнату, где она обитала с двумя тоже упорхнувшими из гнёздышка сёстрами, отдали новым приёмышам. Придётся на чердаке спать, но это даже к лучшему. Там под крышей во время дождика особенно хорошо мечтается. Светёлка была одновременно и местом наказания, и местом поощрения – с какой стороны глянуть. После ужина традиционно занимались. Мальчишки в соседней комнате чеканили басму под руководством папы Коли. Девочки вместе с мамой Верой вышивали, плели кружева и макраме, рисовали. Марина наслаждалась теплом и светом, шмыгала носом, не в силах сдержать эмоций, но так ничего и не рассказала о своих бедах.
– Мы кольцо-то твоё нашли! – строгим голосом сообщила мама Вера. – Как вы уехали, мебель стали двигать и обнаружили за комодом. А ты ведь Соньку подозревала!
– Нашли! – обрадовалась Марина. Отложила шитьё и подошла ближе. Забирая из рук наставницы колечко, покачала головой: – Никого я не подозревала! Расстроилась только, что память об отце пропала.
– Не привязывайся к вещам! Вот и не будет огорчений.
– Спасибо. – Марина наклонилась и поцеловала маму Веру.
Та нахмурилась, отстраняясь. Не очень-то любила нежности.
Кольцо с тёмным, похожим на чернослив камнем было единственным напоминанием о прежней жизни. О том, что когда-то всё было иначе.
Что случилось с Мариночкой и её родителями, никто не знал. Сама она помнила только отца: могучего, красивого, доброго. Пятилетнюю девочку привели попрощаться. Тогда-то он и дал кольцо, сказав:
– Не печалься, милая доченька. Исполнится тебе тридцать лет, всё вспомнишь. А пока береги перстенёк. Он тебе пригодится.
Потом ей сказали, что папа умер, и привезли в сиротский дом. Ни фамилии, ни имени скончавшегося в больнице человека выяснить не смогли. Откуда он, почему был с дочерью и без жены, никто не знал. Девочка стала Мариной Николаевной Ивановой, днём рождения считала тот самый, когда её с отцом нашли в лесу. С нетерпением ждала, когда ей исполнится тридцать. Почему тридцать? Как может быть такое, что человек абсолютно ничего не помнит, а потом: чик!
Годы прибывали очень медленно. До тридцати ещё далеко.
Кровь. Разлепив тяжёлые веки, Марина увидела, что лежит в луже крови. Алую поверхность тревожила рябь, делая её похожей на обмелевший ручей. Чуть поодаль в молочной пелене искрились звёзды: вспыхивали, гасли, выстраивались в хоровод.
Попыталась приподнять голову. Планета накренилась, заставив снова упасть и лежать. Лежать было значительно удобнее, чем шевелиться. Качка не прекращалась, баюкая. Что-то такое уже было… Когда? Папа Коля однажды взял старших девочек на рыбалку. Поднялся ветер, волны ударяли в борт, приходилось крепко цепляться за скамью. Нет, не это. Раньше. Шторм, хлопающие паруса, хриплые команды, усиленные рупором и уносимые ветром за близкий из-за нависших туч горизонт. Откуда это? Из фильма?